– Плохо. – Ингеборг задумалась. – С ним наверняка стряслось что-то крайне серьезное, да?

– Похоже, что да. Но, к сожалению, мы с тобой, Ингеборг, мало что можем сделать.

– Да, раз он не хочет говорить, то… Ты беспокоишься за него?

– Не знаю… И да и нет… Он сказал, что единственный, кто может ему помочь, это он сам.

– Остается только надеяться, что он сделает это. Как можно скорее!

– Но он сказал, что не хочет себе помогать.

– Что? Не хочет себе помогать?

– Да. Он так говорит.

Каролина вздыхает, а Ингеборг озабоченно смотрит на нее.

– И все же жаль Давида.

– Боюсь, и мне тоже.

Через несколько дней Каролина получает длинное письмо. Она сразу узнает почерк на конверте. Письмо от Давида, вот что он пишет:

«Бесценная моя благодетельница!

С болью в сердце я вынужден был вчера так внезапно расстаться с тобой. Я понимаю, что ты разочарована во мне. И у тебя есть причины.

Постараюсь быть с тобой откровенным, и без «театральных штучек», как ты любишь выражаться. Но это, как ты понимаешь, мне не так легко. Моя суть есть притворство. Как, полагаю, и твоя.

Хотя ты более меня преуспела в этом. Ты можешь даже предстать доброй самаритянкой, так что я едва не поверил тебе. Вот поэтому я решил написать. Я прошу тебя простить меня за мою критику и утверждение, что ты плохо играешь эту роль. Напротив, ты была великолепна. Я солгал, потому что заметил, что ты говоришь серьезно, а я не мог выносить твоего сочувствия. Я начинал жалеть себя, а это, как ты знаешь, ни к чему не приводит. А только еще больше ослабляет человека. Я готов был расплакаться.

По нескольким причинам я не мог «раскрыть тебе мое сердце», как ты того желала. И как, возможно, хотел бы даже я сам. Но только при других обстоятельствах. Первая причина моего вчерашнего молчания заключается в том, что я с самого начала знал, что у нас слишком мало времени для доверительного разговора с глазу на глаз.

Ты, конечно, помнишь ту молодую женщину, которая вошла в кондитерскую и села возле двери. Я заметил, как ты ее изучала. И твоя прекрасная интуиция сразу подсказала тебе, как ты выразилась: «что-то вот-вот произойдет». Ты была совершенно права.

Что-то наверняка должно произойти!

Женщину, которую ты видела, зовут Эдит, и она – моя возлюбленная.

Впрочем, некоторое время назад не только моя…

С Эдит все обстоит вот как: она обладает нежным сердцем, однако ненавидит театр, ненавидит кинофильмы, танцы и прочие увеселения, которые называет греховными и ветреными. Но меня Эдит любит, и это приносит ей страдания, поскольку я актер, и ей следовало бы ненавидеть меня – но она не может.

Сама же Эдит модистка. Она искусна в своей работе, хотя и ею недовольна так же, поскольку красивые шляпы – тоже грех. И хотя она делает шляпки не для себя, но считает, что и это приумножает ее прегрешения, особенно если среди ее клиенток попадается кто-нибудь из актрис, которых она считает весьма легкомысленными.

Она работает в ателье на Вэстерлонггатан, неподалеку от кондитерской Ланделиуса, и, конечно, знала, что я собирался там встретиться с тобой. Мы пообещали ничего не утаивать друг от друга, и поэтому я сам рассказал ей об этом. Мои слова так взволновали ее, что она проводила меня прямо до дверей и после зашла за мной в кондитерскую, но, как ты заметила, все время скромно держалась в тени.

Мы с Эдит поженимся. Однако вначале каждому из нас следует изменить свою жизнь – так она считает.

Она должна покончить со шляпным ремеслом, а я – подыскать себе «приличную профессию».

Эдит подумывает делать вместо шляп различного рода меховые шапки, и, вероятно, мы могли бы вместе открыть небольшой салон, который бы я содержал, поскольку она как женщина мало разбирается в торговле – а мне как мужчине следует это уметь.