|
– И что же я услышу? – Сперва послушайте, потом попробуем разобраться вместе. – Если, как вы утверждаете, есть конкретная улика, нужно действовать без промедления, к чему тратить попусту время на эти мои записки… – Медлите-то вы сами. Уж нет ли причины, заставляющей вас топтаться на месте? Не сами ли вы нажали на тормоза? – Вы чересчур подозрительны. – Допустим. У вас-то одно на уме – послать спасательное судно кораблю, исчезнувшему по-сле сигнала SOS. Но ведь можно еще и зажечь прожектор на маяке. Действие само по себе превос-ходно, но медведь, идя на добычу, не станет, подобно собаке, метаться и лаять. Освещая заблу-дившемуся путь к дому, и впрямь можно ему помочь. Я хочу одного: пусть эти записки станут для вашей жены путеводной нитью, и она к вам вернется. Понимаете? Напрасен ваш труд или нет – об этом можно будет судить лишь по его результатам. Не то чтобы он убедил меня, но здорово припер к стене. Я разозлился, но возразить было не-чего; пожалуй, теперь я понял психологию человека, осознавшего свою вину и жаждущего при-знаться в содеянном. Расставшись с жеребцом, я вернулся к себе и поставил первую кассету. И убедился: если слушать ее, как советовал жеребец, можно и впрямь различить весьма подозри-тельные вещи. Я отправился за второй тетрадью в подземный Торговый центр главного корпуса клиники, потом поднялся в лифте на самый верхний этаж и заглянул в кабинет заместителя директора. Сек-ретарша только что пришла. Взяв у нее две таблетки успокоительного и ключ, я пересек коридор и вошел в кабинет главного охранника. Мне хотелось увидеть схему расстановки микрофонов для подслушивания в приемном отделении. Оказалось, микрофоны есть только в аптеке. Наверно, ес-ли поточнее определить местоположение микрофонов, удастся понять и природу загадочных шу-мов. Я был слегка возбужден. Избавясь наконец от назойливой болтовни секретарши, выспраши-вавшей, как выглядит жеребец, я поспешил вернуться в свою комнату. Для начала начертил план приемного отделения, включая помещение аптеки. Нанес на план микрофоны. Мысленно перенесясь туда, прослушал несколько раз первые метры пленки. Потом, исходя из двух факторов – времени и направления, – начал подбирать наиболее благоприятное звучание и громкость. Сначала был только шум, но постепенно звуки начали оформляться, обре-тать смысл. * * * Стук ветра в окно аптеки… впрочем, ветер начался лишь под утро… быть может, шумит хо-лодильник… шорох приближающихся шагов… шарканье туфель на резиновом ходу… шаги при-ближаются нерешительно и вдруг становятся резче… нет, это прекратился посторонний шум… шаги, как и прежде, приближаются нерешительно… может ли звук сам собой оборваться столь внезапно?.. послушаю еще раз… неужели почудилось? Нет, похоже, кто-то забавляется дверцей аптечного шкафа, открывая и закрывая ее… шум шагов умолк… через секунду раздался скрежет металла… вслед за ним совсем рядом – резкий звук падения тяжелого предмета… * * * Итак, я снова начал писать. Да у меня и не было иного выбора: надо выполнять соглашение. Жеребец действительно что-то знает. Даже из того, что все эти звуки специально записаны в са-мом начале кассеты, ясно: он располагает сведениями куда более обширными, чем я. Нет, пожа-луй, это нечто большее, чем обычная информация. Беспокоит одно – как будут использованы мои донесения. Каков истинный смысл, таящийся за метафорой – путеводная нить, помогающая жене выбраться из лабиринта и вернуться домой. Ужасно, если все будет зависеть от моих расследований. Когда пойду отдавать вторую тетрадь, нужно выдвинуть свои условия. Пусть больше не дурачит меня, а лучше честно объяснит, для чего понадобились ему мои записки, и гарантирует мне право уничтожить страницы, которые могут свидетельствовать против меня или выставить меня в неблаговидном свете. |
