Лиза метнулась вперед. Раздавался звон калаф , и, словно белые струйки поземки, подхваченные вихрем, с пути ее уносились седые тени, таяли в темных провалах, издавая еле уловимый шелест, в котором можно было различить мольбы и проклятия, жалобы и стенания, пламенные речения и бессвязное бормотание…

Но Лиза не слушала. Она бежала, бежала бог весть куда, подчиняясь бесконечным поворотам, подъемам, спускам, на миг замирая, когда ход перед нею раздваивался, но тут же продолжая путь; и если она выбирала не ту дорогу, то сразу ощущала раскаленное прикосновение к груди, возвращалась и бежала снова и снова…

Скоро извилистый ход резко пошел вверх, свод понизился, приходилось сгибаться в три погибели, но как же легко стало дышать, когда отступили с пути призраки! Лиза оглянулась только раз, чтобы заметить далеко внизу промельк огненного взора… Захолонуло сердце… А потом она вдруг услышала звон ручья. Наверное, это и был Серен-су, бегущий, как рассказывали, по вершине Агармыша. Мрак впереди рассеялся, и звезда Зухал , предвестница неожиданностей, глянула с высоты небес прямо в глаза Лизе.

Ноги подогнулись, и Лиза рухнула на колени.

О, какая чистая ночь! Чудится, все семь небес  можно пронизать взором. Какое множество светлых огней рассыпано по ним мощью Творца! Сияет прекрасная Зухра, искрится Сурайя … Не только имена у них иные, но и сами звезды другие, не похожие на те, что глядят сверху на Россию: крупные и яркие, раскатившиеся по черному бархату. Играют, перемигиваются, мерцают – это ангелы всю ночь перебирают свои четки.

Лиза стояла, закинув голову, с замиранием сердца следя за игрой светил. Зрелище ночи лишило ее последних сил. Из мира смерти она попала в мир вечности. Так вдруг, так внезапно…

Голова у Лизы закружилась. Страшно человеку в ночном безмолвии… Она оперлась оземь и схватилась за мокрые холодные камни. Серен-су струился у самых ног; она долго, блаженствуя, пила, смачивая лоб и грудь.

Напившись студеной воды, даже лоб заломило, Лиза утерлась подолом и насторожилась. Что-то произошло вокруг; она ощутила это всем существом своим. Что-то происходило…

Она медленно отняла от лица подол, распрямилась.

Да вроде все по-прежнему. Тихо. Поет меж камней Серен-су, из долины чуть слышен плач филина. Дышит лес. Пошумливает ветер сухой травою. А шум-то какой, словно множество легчайших шагов раздается…

Лиза обернулась так резко, что не удержалась и упала навзничь, и тут увидела, как из щели меж каменных глыб, через которую она недавно выбралась из подземного хода, медленно истекает клубящийся туман.

Так, значит, еще не все? Это еще не кончилось?!

Удивительная беспомощность завладела ею. Она только и могла, что лежать, запрокинув голову, и смотреть, как седые струи заволакивают окрестность; и если это впрямь явились души усопших в зиндане, то им уже было тесно на вершине Агармыша, как тесно было в подземельях.

Раздавленная ужасом, Лиза ждала, что мертвенные глаза сейчас обратятся на нее, как вдруг всплыло воспоминание:

«…и тот, кто отыщет его, высвободит из вечной тьмы эти смятенные души и унесет с собою их вечное благословение… или проклятие, бог весть!»

Тот, кто отыщет потайной ход… Она вышла на вершину Агармыша потайным ходом, о котором рассказывал Баграм, – и все они потянулись следом!

Но что же дальше? Может быть, если лежать очень тихо, они ее не заметят? Пройдут мимо искать свой путь на небеса? Ну не оставаться же им теперь на земле до тех пор, пока труба Азраила возвестит начало Страшного суда? О боже, неужто и здесь они обречены скитаться и искать, опять искать чего-то и ждать милости от случайности?!

Непрошеная жалость коснулась души, на глаза навернулись слезы. Но Лиза даже рукой не могла шевельнуть, чтобы их смахнуть, и только смотрела, смотрела, всем сердцем, всем существом своим содрогаясь от безнадежной, пронизывающей жалости, едва ли не впервые в жизни позабыв о себе и моля Всевышнего научить, дать силы… Она не знала, для чего, но молилась и плакала так, что все тело билось от этих беззвучных рыданий.