— Он самый, — ответил, улыбаясь, двойник, выколачивая трубку и ставя ее в угол, — он самый, и, если не ошибаюсь, вы и есть то самое лицо, которое я ожидаю сегодня… Не правда ли, вы…

И он назвал имя Гфм.

— Боже мой! — ответил Гфм, дрожа как в лихорадке. — Боже мой! До сих пор я считал себя за то лицо, которое вы только что назвали; я надеюсь, что и теперь я не перестал им быть… Но, почтенный господин Шнюспельпольд, познание, в сущности, такая недостоверная вещь!.. Убеждены ли вы в глубине вашей души, господин Шнюспельпольд, что вы действительно господин Шнюспельпольд, а не кто другой? Не правда ли…

— А, — перебил двойник, — я понимаю: вы ожидали другого явления. Но ваши сомнения возбуждают мои собственные до того, что я не буду считать своей догадки за достоверный факт, а вас за того, кого я ждал, до тех пор, пока вы не удостоите меня ответом на следующий простой вопрос: верите ли вы, милостивый государь, в проявление психических сил, проявление, не зависимое от животного организма, при условии повышенной деятельности мозговой системы?

Гфм очень смутился при этом вопросе, смысла которого он не был в состоянии уловить, и ответил под давлением внутреннего страха искренним и односложным «да!»

— О, — воскликнул двойник, исполненный радости, — о, милейший! Вы дали мне достаточное доказательство для того, чтобы я мог приступить к исполнению поручения одной очень дорогой нам особы…

С этими словами двойник вытащил маленький небесно-голубой бумажник с золотым замком, при котором, однако, находился и ключик.

Гфм почувствовал, как забилось его сердце, когда он узнал тот маленький роковой голубой бумажник, который барон Теодор фон С. нашел, а затем снова утратил. Со всей возможной вежливостью принял Гфм драгоценность из рук двойника и хотел его почтительно поблагодарить; но самое страшное из всего приключения — пристальный, горящий взгляд двойника, который засверкал так ужасно, что Гфм потерял сознание и не понимал уже более, что делает.

Сильный звонок пробудил его из оцепенения. Оказалось, что позвонил он сам перед дверью дома номер 97. Там он впервые очнулся и сказал, придя в себя:

— Что за чудный, присущий душе инстинкт природы! В то самое мгновение, когда я почувствовал себя расстроенным физически и душевно, он привел меня к моему дорогому другу, доктору М., который, конечно, тотчас поставит меня на ноги, как это уже столько раз случалось раньше.

Гфм чистосердечно рассказал доктору М. об ужасном приключении и просил прописать какое-нибудь средство, которое бы излечило Гфм от страха и всех дурных его последствий. Доктор М., который обыкновенно серьезно относился к пациентам, засмеялся прямо в лицо расстроенному Гфм и сказал, что при таких болезненных припадках, какими страдает Гфм, может помочь только одно лекарство, а именно некоторый шипучий, пенистый напиток, заключенный в герметически закупоренные бутылки, из которого выходят духи совсем иного сорта, чем двойники, Шнюспельпольды и другие дикие видения. Но сначала пациенту необходимо хорошенько поесть. С этими словами доктор взял своего друга Гфм под руку и провел в комнату, в которой находилось несколько веселых молодых людей, только что вставших из-за партии виста. Вскоре все они вместе с доктором и его другом сели за прекрасно накрытый стол. Спустя некоторое время появился и предписанный Гфм от его болезненного состояния напиток. Все присутствовавшие объявили, что они, ради бедного Гфм, готовы тоже попробовать этого напитка. Что касается Гфм, то он проглотил лекарство без малейшего страха и отвращения, с такой легкостью и живостью, с таким стоицизмом и так геройски уверял, что напиток имел сносный вкус, что все присутствовавшие крайне удивлялись и единогласно предсказывали Гфм, который видимо ободрился, долгую жизнь.