— Душенька, голубушка, ты совершенно права! — воскликнул он фальшиво. — Но уж посмотреть-то, я думаю, можно? Ведь почти что театр, только что денег платить не надо…

— И смотреть там не на что, — воинственно ответила Глафира Васильевна, поглаживая моську, которая снова разворчалась. — Один срам же! Честные люди разоряются, а подлецы наживаются. — Она обратилась к писателю: — Вот вы, Михаил Петрович, скажите по совести — ведь вы не играете?

— Никак нет, сударыня.

Только произнеся свой ответ, он сообразил, что ответил, как заправский военный старшему по званию. Анастасия невольно улыбнулась, но ее мать даже не заметила его промаха.

— Лучше уж, Петр Николаич, сходи к доктору, посоветуйся насчет вод, — продолжала Глафира Васильевна. — Или — что там Михаил Петрович сказал? Замки тут есть? Ну вот их и можно посмотреть. А в казино мы больше ни ногой! Ни-ни!

Она решительно постучала по столу узловатым пальцем. Моська тявкнула. Петр Николаевич вздохнул и стал с шумом втягивать в себя чай. Анастасия смотрела на солнечный луч, лежащий на скатерти золотым пятном, и казалась такой серьезной, такой взрослой, такой прелестной, что у Михаила стало тепло на душе.

Глава 4. Недомолвки и загадки

Последующие несколько дней Михаил провел с Назарьевыми и, можно сказать, сделался в их семье своим человеком. Он знакомил их с городом, сопровождал в Новый замок, показал ехавшего в экипаже Тургенева и передал все сплетни, которые о нем ходили. Когда собачка Глафиры Васильевны в ходе одной из прогулок куда-то убежала, писатель принял деятельное участие в ее поисках и в конце концов обнаружил ее в компании шпица одного из местных бюргеров. Это маленькое приключение имело неожиданные последствия: госпожа Назарьева, переволновавшаяся из-за своей любимицы, стала больше времени проводить в четырех стенах, и теперь нередки были случаи, когда она отказывалась от совместных выходов, предоставляя мужа и дочь попечению Авилова. Так как Петр Николаевич, по его словам, жить не мог без вестей из России, он обыкновенно заворачивал в читальню, где проводил час или полтора, изучая русские газеты и журналы. К чести господина Назарьева, он не требовал, чтобы Анастасия и Михаил скучали в это время возле него, и они уходили в кафе Вебера, слушали оркестр в саду рядом с Conversation или спускались к реке. Баден расположен таким образом, что большинство городских зданий находится на одном берегу, а казино, театр и зоны для гуляний — на другом. Глядя на островерхие крыши домов на той стороне и мелководную, ручную речушку Оос, Михаил почему-то вспомнил, как он впервые увидел широкую, величественную Неву, и задумался: мог бы он провести в Бадене всю жизнь? Он перевел взгляд на серьезное личико Анастасии, которая тоже смотрела на крыши.

«Интересно, а о чем думает она?»

— Здесь красиво, — заметил он, чтобы хоть что-то сказать.

— Да, — просто ответила Анастасия. — А вы заметили, сколько тут женских улиц? Амалиенштрассе, Стефаниенштрассе, Луизиенштрассе, Софиенштрассе…

— А вы бы хотели, чтобы была Анастазиенштрассе? — спросил Михаил с улыбкой.

Его спутница смутилась.

— О! Я не в этом смысле… то есть я не имела в виду…

Но она увидела, что Михаил улыбается, и сделала очаровательно уморительную гримаску, от которой у него сердце растаяло в груди.

— Ну наверное, я бы не отказалась… Только кто назовет улицу в мою честь? Я же ничего особенного не сделала.

Ему понравилась ее скромность; впрочем, по правде говоря, ему нравилось в Анастасии все. Они двинулись вдоль набережной; через несколько шагов девушка спохватилась, что хотела купить иголки, но забыла.