— Я читала вашу повесть, — сказала Вера улыбаясь. — «Дом на улице Дворянской», верно? C’était charmant. — Михаил ненавидел эту расхожую великосветскую фразу и поймал себя на мысли, что совершенно напрасно сел в коляску к пустейшей особе во всем Бадене. — Бабушка, которая целыми днями сидит у себя, ни в чем внешне не принимает участия и в то же время все примечает — мастерски выписанный образ. — Тут писатель довольно-таки нелогично решил, что пусть Вера Андреевна и пустейшая женщина, но в литературе она определенно кое-что понимает. — А главный герой, внук с его благими порывами, который в конце концов возвращается к своим родителям-мещанам, помогает отцу в торговле, мало-помалу обращается в законченного дельца и предает своего друга детства… — Вера улыбнулась еще шире, и Михаил невольно насторожился. — Он у вас не получился, потому что он — не вы.

— Откуда вам знать, сударыня? — вырвалось у пораженного писателя. В повести он действительно описал своего гимназического приятеля и его семью, которую наблюдал на протяжении нескольких лет.

Вера скользнула по нему загадочным взглядом. Она еще при чтении сообразила, что автор вывел себя в друге героя — слишком уж выпукло были описаны его переживания из-за бедности родителей и некоторые тончайшие штрихи, которые можно почувствовать, только если пишущий сам побывал когда-то в шкуре своего персонажа.

— Полагаю, ваша повесть имела бы куда больше успеха, если бы вы сделали своих героев разорившимися дворянами, — сказала Вера, обмахиваясь веером.

— Я не слишком хорошо знаю быт дворян, — ответил Михаил с раздражением, которое даже не пытался скрыть.

— А вы изучайте, милостивый государь! — воскликнула графиня смеясь. — Вы ведь сейчас в Бадене, куда съезжаются… э… как обыкновенно пишет добрейший Платон Афанасьевич — сливки общества? Право, я не могу взять в толк, как сливки могут куда-то съезжаться, когда им положено смирно сидеть в кувшине… И почему непременно сливки, а не сметана или масло?

И снова Михаил поймал себя на том, что улыбается. «Нет, она вовсе не глупа… решительно не глупа. Хотя сейчас она наверняка посоветует мне взять ее в героини и примется рассказывать какую-нибудь тривиальную историю из собственной жизни…»

— Ну вот, — продолжала Вера Андреевна, говоря как бы с увлечением, но в то же время и с легкой иронией, — возьмите любую русскую семью из тех, что сейчас в Бадене, присмотритесь к ней — и, я уверена, вы найдете достойный сюжет, и не один. Вы со мной не согласны? — быстро прибавила она, видя, что собеседник хмурится.

Михаил собирался ответить графине — разумеется, очень учтиво, но категорично, — что сюжеты придумываются совсем не так и что Вера Андреевна вообще понятия не имеет о том, как герои приходят к автору и завладевают его воображением, так что приобретают для него больше значения, чем реальные люди. Но предмет разговора был для Авилова слишком важен, и он решил начать издалека.

— Боюсь, госпожа графиня, все не так просто, — заговорил он, не замечая, что подделывается под тон своей собеседницы. — К примеру, случилось мне сегодня прогуливаться неподалеку от гостиницы «У золотого рыцаря».