Через пятнадцать минут вышли к реке, на которой качалась их лодка. Но в тот момент, когда они садились в нее, Пунти залаял.
— Тихо, Пунти, — прикрикнул на него Каммамури, берясь за весла.
Но вместо того чтобы послушаться, пес поставил лапы на борт лодки и залаял с удвоенной силой. Шерсть поднялась у него на загривке, точно при виде врага.
Беглецы посмотрели на джунгли, но ничего не заметили там. Тем не менее Пунти, видимо, что-то учуял.
Они положили пистолеты на сиденья, схватили весла и выгребли на середину реки. Но не проплыли еще и сотни метров, как пес снова яростно залаял.
— Стойте! — вдруг услышали они резкий голос.
Каммамури обернулся, сжимая в правой руке пистолет. На берегу, в том месте, которое они только что покинули, стоял огромного роста индиец с арканом в правой руке и кинжалом в левой.
— Стойте! — повторил он.
В ответ Каммамури выстрелил. Индиец повернулся, взмахнув руками, и исчез в кустах.
— Греби, греби, Агур! — закричал маратх.
И лодка понеслась, как стрела, направляясь к плавучему кладбищу. А вслед ей громовый голос, полный угрозы, кричал с берега проклятого острова:
— Мы еще увидимся!..
МАНЧАДИ
Казалось, все здесь по-прежнему. Все так же стояла хижина среди бамбука, и так же сидели на крыше неподвижные марабу, а верная Дарма кружила вокруг, охраняя жилище и не отходя далеко.
— Все в порядке, — пробормотал Каммамури. — Негодяи не были в этих местах. Дарма! — окликнул он.
Тигрица остановилась, подняла голову и, взглянув на лодку своими зеленоватыми глазами, бросилась к берегу с радостным урчанием.
Каммамури и Агур высадились и отнесли хозяина в хижину, устроив его на удобной постели. Пес и тигрица остались снаружи сторожить.
— Осмотри рану, Агур, — попросил Каммамури.
Бенгалец снял повязку и внимательно посмотрел на грудь бедного Тремаль-Найка. Глубокая морщина обозначилась у него на лбу.
— Рана тяжелая, — сказал он. — Кинжал, видно, вошел по самую рукоятку.
— Он поправится?
— Надеюсь. Но как случилось, что его ударили кинжалом?
— Трудно сказать. Ты знаешь, что хозяин хотел увидеть эту девушку, которая являлась ему. Кажется, он знал, где она скрывается. Он велел мне возвращаться в хижину, а сам отправился к ней один. Через двадцать четыре часа я нашел его в джунглях лежащим в луже крови: его поразили кинжалом.
— Но кто?
— Те люди, что живут на острове и, видимо, стерегут ее.
— Ты видел их?
— Своими собственными глазами.
— Они люди или духи?
— Думаю, что люди. Они набросили мне на шею аркан, чтобы задушить, а я убил из них двоих или троих. Если бы это были духи, они бы не умерли.
— Это странно, — задумчиво прошептал Агур. — А что они там делают? Зачем душат людей, только за то, что те высадились на остров?
— Не знаю, Агур. Знаю только, что это страшные люди, и они почитают божество, которое требует человеческих жертв.
— Ты боишься, Каммамури?
— И есть чего.
— Ты думаешь, они появятся и здесь, в наших джунглях?
— Я опасаюсь этого, Агур. Помнишь, как тот человек кричал нам с берега: «Мы еще увидимся».
— Тем хуже для них. Тигрица разорвет каждого, кто к нам приблизится.
— Я знаю, но будем осторожны. Все это очень опасно.
— Оставь это мне, Каммамури. Ты думай о том, как вылечить хозяина, а ими займусь я.
Каммамури вернулся к постели раненого, чтобы сменить ему повязку с целебной травой, а Агур уселся на пороге хижины рядом с тигрицей и собакой. |