И почему ни один уважающий себя ворон не выклюет глаз своего друга — человека и ни одна порядочная собака не попытается перегрызть горло хозяину, как бы жестоко он с ней ни обращался? И почему, когда любимый человек ненадолго уезжает, собака отказывается от еды? Что это — страх, что ее бросили или обыкновенная тоска, только в собачьей интерпретации? Какие нервные механизмы ответственны за подобное поведение?

Я не нашла ответа на эти вопросы в доступных мне трудах Лоренца. Возможно, ответов вовсе нет, потому что высшая нервная деятельность животных далеко еще не вся изучена.

Один из основоположников современной этологии, Конрад Лоренц, надо думать, знаком со всем, что ведомо науке на этом фронте. «Его фундаментальные исследования, пожалуй, не менее известны, чем написанные им популярные книги, такие, как „Человек находит друга“ или „Кольцо царя Соломона“, — пишет о нем профессор Симонов. — Общественное внимание к работам ученого объясняется, по-видимому, не только их высоким научным уровнем, не только растущим интересом современного человека к жизни природы, но и попытками объяснить некоторые аспекты поведения человека с позиций биологии».

Отдавая должное Нобелевскому лауреату, П. Симонов говорит о большой его заслуге — открытии сложных нервных механизмов, важных не столько для отдельной особи, сколько для сохранения и развития вида. «Механизмы, препятствующие видовому самоистреблению, о которых пишет К. Лоренц, механизмы организации и поддержания внутренней структуры стаи, стада, колонии, несомненно играли важную роль и в жизни наших далеких предков».

Но… далекие доисторические предки в своих колониях — разве они то же, что и сегодняшний человек в классовом обществе, раздираемом классовыми противоречиями? Правильно ли будет, основываясь на инстинктах, полученных в наследство, условно говоря, от обезьян, всерьез обсуждать поведение современного человека, с его моралью и нравственностью, с его социальными отношениями и войнами?

«Наблюдая эти механизмы у животных, я пришел к убеждению, что многое применимо к человеку в нынешней его ситуации», — вот, что утверждает Лоренц.

Большой ученый, полный гуманизма и тревоги за род человеческий, горько сетующий на самоистребительные войны, Конрад Лоренц в своих рассуждениях и выводах делает допущение, которого применительно к нынешнему человеку делать нельзя. Аналогизируя с биологической точки зрения животное и человека, он как бы сбрасывает со счетов все, свойственное только человеку, как животному социальному.

Бесспорная, по Лоренцу (очевидно, и действительно, бесспорная!), инстинктивная природа человеческой агрессивности не сочетается в человеке с врожденным запретом на «братоубийство» в интересах сохранения вида.

«Любой нормальный человек обнаруживает в себе мощные эмоциональные запреты, затрудняющие, а иногда делающие невозможным убийство животных». Но где они, эти запреты, когда речь идет об убийстве человека? «Теперь-то мы понимаем, как революционно и как опасно было изобретение первого оружия — топора. Оно навеки уничтожило функциональное равновесие между агрессивным инстинктом и его запретительным ограничением…» Мораль, разумная ответственность? Да, конечно, но куда же они деваются, когда дело доходит до войны?!

«Если взглянуть глазами зоопсихолога на ситуацию, в которой очутился гомо сапиенс, то можно с полным правом отчаяться и напророчить нам скорый и ужасный конец. Единственная наша надежда — в нашем умении думать и в моральных решениях, которых мы можем достигнуть с помощью этого умения».

А что она такое, эта мораль, если взглянуть на нее глазами «человеческого» психофизиолога?

«Мы должны признаться, что процесс преобразования моральных норм в конкретные поступки — это во многом еще очень не ясный и не изученный процесс, — отвечает профессор Симонов.