— Я категорически это вам запрещаю.

— Но позвольте, на каком основании?

— Ни один из европейцев никогда не плавал на фелюге, груженной оружием, и мы не хотим создавать прецедент.

Он кашляет, как бы облегчая тем самым произнесение этой фразы, которая уводит разговор в сторону, не давая вразумительного ответа.

— Но какой пункт закона это запрещает?

Лицо Фрогеля, всегда бледное, розовеет. Чувствуется, насколько это для него мучительно. Правила и положения больше его не защищают, и он, подталкиваемый к этому губернатором якобы во имя улучшения финансов колонии, вязнет в трясине беззакония.

— Речь идет не о предписаниях, а о вашей безопасности, об ответственности, лежащей на правительстве, которого… которое… словом, вы должны понять, что покидать французские воды без документов, удостоверяющих принадлежность судна, могут при необходимости лишь те фелюги, команды которых состоят исключительно из туземцев. В этом случае их дальнейшая судьба нас не волнует. И совсем другое дело, когда речь идет о фелюге с европейцем на борту, особенно французом.

Он выпаливает это скороговоркой не без смущения, и мне на память приходит один жандарм из моих родных мест, которому молодой супрефект поручил однажды поставить силки у себя в парке, и тот чуть не умер со стыда.

Я задаю вопрос, не в силах сдержать улыбку:

— Кто вам мешает снабдить их соответствующими документами?

— Таковы распоряжения губернатора, и я не вправе их обсуждать. Я всего лишь говорю вам, что вы не должны садиться на судно, груженное партией оружия.

— Как? Я же уплатил пошлину на вывоз, а ведь она не такая маленькая, вот мои квитанции. Как это может быть, чтобы вы, положив мои деньги к себе в карман, вдруг заявили, что я должен расстаться со своим товаром. Дверь должна быть либо открытой, либо закрытой. Вы разрешаете или вы запрещаете вывоз оружия?

— Вы задаете крайне неприятные для меня вопросы, так как, по совести, я не имею права отвечать на них. Я вынужден только просить вас не сопровождать товар, чтобы указания, полученные мной от господина губернатора, не оказались нарушены.

— Думаю, что в этом пункте наши взгляды во многом совпадают, несмотря на всю разницу в наших положениях. Что ж, передайте господину губернатору, что меня не будет на фелюге сегодня вечером в час отплытия. Полагаю, этого ему достаточно?

Выйдя наружу, я размышляю. Конечно, с юридической точки зрения я неуязвим, но господин губернатор не остановится перед нарушением закона и попытается силой удержать меня в Джибути. Его власть безгранична, практически бесконтрольна. Разумеется, он не может приказать отрубить вам голову или отдать на съедение муренам, но и применение других средств часто приводит к последствиям не менее плачевным для неугодного колониста.

Таким образом, в момент отплытия судна я не должен находиться на его борту, как и обещал Фрогелю, естественно, не отказываясь по этой причине от намерения сопровождать груз. В то время как я ищу наиболее элегантное решение этой деликатной проблемы, ко мне подходит Абди с патентом, разрешающим отплытие, который в порядке исключения выдали моему судну.

Является ли это реакцией на мое замечание: «Кто вам мешает снабдить их соответствующими документами?»

Не проявилось ли в этом стремление обеспечить мне спокойное плавание за пределами французских вод?

Вряд ли, поскольку мое имя отсутствует на этом патенте, который, впрочем, действителен до Обока. Все ясно: если я окажусь на борту судна, то в соответствии с этим документом мое присутствие будет незаконным, ибо в документе четко указаны все лица, имеющие право плыть на фелюге. Следовательно, меня могут с полным основанием высадить на берег, подвергнув небольшому штрафу, к которому имеют такую склонность эти господа таможенные чиновники.