— По указаниям письма генерала, — сказал он, — шкатулка находится под кроватью, в четырех футах от стены.

— Возможно, — пробормотал капитан, снова впавший в оцепенение и продолжавший растерянно смотреть на разорванные обои.

— Значит, придется отодвинуть кровать.

Майор сделал знак Жермену. Тот положил принесенные инструменты на стул и начал отодвигать кровать. Но одно полотнище обивки, покрывавшей стену, оторвалось, зацепив за ножку кровати, которую Жермен сильно дернул; на оголившемся месте обнажилась стена.

Вдруг капитан пронзительно вскрикнул, как осужденный на смерть, который видит возвышающейся перед ним эшафот, — это был крик убийцы, которому предъявили вещественные доказательства его преступления.

Трое присутствовавших в комнате увидели, как он вдруг пошатнулся, как бы пораженный насмерть, и упал навзничь на паркет.

Жермен подбежал, чтобы поднять его. Дама в черной перчатке также наклонилась над ним.

— Он умер? — спросил майор.

— Нет, — сказала она, поднимая голову, — он в обмороке.

— Еще одно волнение в таком роде, — прошептал граф Арлев, — и он умрет.

— Ах! — вздохнула Дама в черной перчатке, на губах у которой мелькнула одна из тех улыбок, от которой даже храбрый человек приходит в содрогание. — Это было бы еще слишком рано!

И в то время, как Жермен поднимал своего господина, чтобы унести его, молодая женщина устремила глаза на стену, обнаженную от обивки.

— Смотри! — сказала она.

Она протянула руку и показала графу Арлеву кровавое, наполовину стершееся пятно… след руки… это, конечно, была рука Марты…

— А! Понимаю… — сказал майор.

— Пусть теперь говорят, — прошептала Дама в черной перчатке медленно и серьезно, — что Бога нет.

Жермен отнес своего бесчувственного господина в его комнату, положил на кровать и, многозначительно взглянув на майора, следовавшего за ним, казалось, спросил, что тот прикажет ему делать.

— Доктора звать бесполезно, — ответил майор, — твой барин сам придет в себя.

— Жермен, — сказала Дама в черной перчатке, — войдите в комнату, где совершилось преступление, возьмите губку и смойте пятно.

— Слушаю, сударыня, — почтительно ответил лакей, что доказывало власть, приобретенную над ним женщиной, которую он видел в первый раз в своей жизни.

— Капитан не должен подозревать, — продолжала она, — что и мы видели это пятно; напротив, он должен думать, что ему сделалось дурно и что угрызение совести представило ему след преступления, который существует только в его воображении.

Жермен вышел. Молодая женщина села около бесчувственного капитана.

— Теперь, — сказала она, — нужно позаботиться об этом человеке; он должен жить, он должен полюбить меня…

— Ах, он уже достаточно страдает, — прошептал майор.

— Вы находите? — спросила Дама в черной перчатке. — А разве генерал де Рювиньи не страдал, умирая и мучаясь изменой своей жены? Разве, вы думаете, Марта умерла без ужасных мучений?

Майор опустил голову и промолчал.

— О! — продолжала она. — Мало одних угрызений совести, чтобы убить этого человека, но он должен умереть от роковой и безумной любви, которую Бог дал мне власть внушать людям, той любви, чувствуя приближение которой человек должен начертать себе, как было написано на дверях дантовского ада: «Оставь надежду всяк сюда входящий».