— С удовольствием, — охотно согласился он и, следуя указаниям Джинни, дважды промыл и расчесал ее мягкие кудри.

— Какие у вас волшебные руки, сэр, — промурлыкала она. Я стала такая мягкая, словно расплавилась.

— Ах, так вам понравилось, миссис Чепмен? — сказал он, впившись в ее рот поцелуем. Их языки затанцевали, лаская друг друга. Ее скользкие влажные руки ласкали его лицо, а он продолжал водить намыленным платком по ее телу. — А вот так нравится? — спросил он, растирая ее талию и ягодицы. Джинни чувствовала, что ее кожа пылает под ледяной струей и ветром; от его ласкающих прикосновений у нее закружилась голова… вот-вот оторвется и улетит, словно воздушный шарик. Он оторвался от ее рта и приник к груди. Опустив глаза, она смотрела, как он обводит языком твердеющие соски. Ей не было стыдно, она ощущала, что их любовь прекрасна.

Его рот оторвался от ее груди и снова прильнул к ее губам, она страстно ответила ему. Его взгляд впивал ее лицо, а пальцы ласкали нежные щеки. Большим пальцем он раздвинул ее губы, почувствовав, что они дрожат. Джинни вся трепетала от любви и желания.

— Как ты прекрасна, Джинни, — прошептал он хрипло. — Ты понимаешь, что заполонила мою душу?

— А ты — мою, — отозвалась она, глядя в его черные глаза с длинными ресницами, лаская взглядом его смуглое лицо. Она нежно вылизывала его палец, и зов страсти отдавался в каждой клеточке его тела. Его дыхание участилось.

— Ты — первая женщина, которую я полюбил. Я не хотел этого признать, сопротивлялся любви. Но не мог изгнать тебя из своего сердца. Я страдал, не веря, что такая женщина, как ты, полюбила полукровку, бастарда. Я много раз терял тебя, Джинни, мне больно вспоминать об этом.

— Ты никогда не терял меня и не потеряешь, любовь моя, никогда. Ты — единственный мужчина, которого я полюбила и буду любить. Как я боялась, что ты не полюбишь меня, или полюбишь — и не захочешь в этом признаться. Я боялась, что твоя любовь существует только в моем воображении. Я хочу всегда быть с тобой, Стоун Чепмен.

— Когда я с тобой, Джинни, я словно безумный. Хочу касаться тебя, ласкать, целовать без конца. Хочу слышать твой смех, видеть твою улыбку, видеть тебя, что бы ты ни делала. Говорить с тобой, охранять тебя, дарить тебе счастье. Если бы я не был начеку, моя пылающая красавица, я сгорел бы в твоем огне.

— Значит, огонь поглотил бы огонь, любимый! Это ты поглотил меня, я вся в тебе, от макушки до пят.

— Мне самому странно, что я говорю о любви — это впервые в моей жизни. Я всегда старался держать свои чувства в узде, но тебе я хочу раскрыться целиком, до самого конца, — тебе, Джинни. Ты — самое замечательное, что я встретил в жизни, Джинни. Я не знал, что способен на такие чувства. Ты вызвала их к жизни, Джинни, и с тобой я могу разделить их. Ты отвлекала меня от всего, завладела мною: моими мыслями, временем, энергией. У меня теперь мозги набекрень, я думаю только о тебе. Я сожалею, что обманывал тебя в прошлом, Это не повторится.

Джинни почувствовала, что эта, впервые в жизни, полная откровенность и самоотдача повергают самого Стоуна в смятение, и она, как будто не замечая его волнения, шутливо возразила:

— Я бы предпочла не отвлекать тебя, а неудержимо привлекать.

— Вот как! — улыбнулся и Стоун, словно избавившись от непривычного напряжения, благодарный за ее уловку: — Так и есть, женщина, так и будет. Но отвлекать-то та отвлекаешь, и мне надо быть настороже. Не то ты справишься со мной легче, чем опытный ковбой с мустангом-жеребенком. У меня есть мое дело, и мне будет нужно и отвлекаться от тебя.