— Ты — такой соблазн, что надо мне поскорей приготовить еду, не то придется делать это завтра. За работу, женщина!

Оба рассмеялись, и каждый занялся своим делом.

Через полчаса налетела буря. Стоун закрыл ставни и запер дверь, убрал на крышу хижины веревку и лестницу.

— Давай лучше потушим лампу, — сказал Стоун, — не то на завтрашний вечер масла не хватит. Ты готова?

— Да, сэр, — застелила обе кровати чистым бельем. Вам которая — справа или слева?

— Начнем с той, на которой ты лежишь.

Джинни откинула с плеч плед, он упал к ее ногам.

— Сегодня — на этой, а завтра — на той!

Стоун улыбнулся, сбросил брюки и потушил лампу.

Джинни потягивалась, словно довольная кошечка. Ее разбудило скворчание сала на сковороде; в воздухе стоял запах свежесваренного кофе.

— Доброе утро! — сказала она своему будущему мужу, склонившемуся над плитой. Он сразу обернулся к ней:

— Не только доброе, но и прекрасное, хотя не такое прекрасное, как ты! Завтрак почти готов.

Буря отбушевала ночью, ставни и двери были открыты, в хижину вливался солнечный свет. За окном пели птицы, шумел водопад. В комнате потрескивали дрова в плите и шипело на сковороде сало.

— Почему ты не разбудил меня?

— Ты плохо спала в дороге, отсыпайся. Да еще днем у тебя была утомительная работа. Съешь горячий завтрак, и я за тебя спокоен — снова будешь в форме.

— Ты замечательный мужчина, Стоун Чепмен. Обычно представители твоего пола норовят вытащить женщину из постели, чтобы живей принималась за домашнюю работу. Спасибо, что ты не такой!

— Такие мужчины ведут себя глупо и эгоистично. Я ведь всегда сам готовил для себя. Ну, вставай же, госпожа соня!

Оба засмеялись; Джинни отбросила одеяло, встала, ополоснула в тазике лицо, стараясь не думать, что так же умывался здесь по утрам отец, и расчесала волосы.

— Чем я могу помочь? — спросила она Стива.

— Наливайте себе кофе и садитесь, мадам.

Стив наложил ей в тарелку жареной ветчины с соусом и бисквитов.

— М-м, — сказала Джинни, вдыхая запах еды и кофе, — сущий рай!

Стоун смотрел, как она съела все до последнего кусочка с таким выражением лица, будто ничего вкуснее в жизни не едала, и думал, как он счастлив сидеть рядом с ней, глядеть на нее, говорить с ней и делать то, что доставляет ей радость. А радость ей доставляло малейшее проявление доброты и чуткости с его стороны. Она была удивительной, необычной — он сознавал это, удивляясь, что избалованная, выросшая в богатом доме девушка так неприхотлива и ничуть не высокомерна.

Поэтому нам где угодно будет хорошо вдвоем, думал Стоун.

— Замечтался? — поддразнила Джинни.

— Да, от тебя заразился — сны наяву! — отшутился он.

Допив свой кофе, она спросила:

— О чем же ты все-таки думаешь?

— Строю планы на будущее, Джинни; знаешь, как я тебя люблю, как горжусь, что ты — моя? Я словно заново родился.

Покраснев от удовольствия, Джинни встала и обняла Стоуна; он притянул ее к себе на колени. Его пальцы блуждали по ее щеке; она прижалась головкой к его обнаженной груди и слушала стук его сердца. Вдруг она удивленно подняла голову:

— Ты побрился?

— Для того чтобы не колоть своей щетиной это нежное личико, — усмехнулся Стоун.

Она провела рукой по его подбородку и сказала:

— А мне бородка нравилась…

Они целовались, пока страсть не разгорелась с новой силой и не привела их на этот раз на левую койку.