Тетя любила меня, но теперь я острее, чем когда либо, чувствовала, что обременяю ее. За ней ходили толпы ухажеров, но всякий раз она отвергала их одного за другим – и в этом была моя вина. Красивая и веселая тридцатишестилетняя женщина должна была вспомнить о том, что воспитывать чужого ребенка не единственное ее предназначение, она должна была подумать, наконец, о себе. Поэтому я ушла.

А еще потому, что в один прекрасный день узнала о том, что у меня есть бабушка. Вернее, была. Все это время она жила в Реннвинде.

Мне стало известно об этом, только когда нам по почте пришли бумаги: сообщение о смерти и бумаги на ее дом. Мы с Ингрид долго спорили, что делать с наследством, но так и не пришли к общему мнению. И как только тетя уехала в очередной поход за дикоросами, я разузнала в сети все о Реннвинде, затем собрала чемодан, взяла ключи от бабушкиного дома и ушла.

Я оставила ей записку.

Просто чертову записку на столе!

Знаю. Вряд ли, так прощаются с тем, кто посвятил тебе восемнадцать своих лучших лет, но в тот момент решение уехать в родной город матери казалось мне единственно верным. Теперь же я буквально изнывала от чувства вины, утешая себя сомнительным фактом того, что тетя без меня, наконец то, сможет начать новую жизнь.

«Добро пожаловать в Реннвинд» – гласит табличка.

Я выпрямляюсь в кресле и вновь припадаю к окну. Если бы автобус не сломался по дороге, мы не проторчали бы четыре часа на трассе, ожидая техпомощь, и не въехали бы в город затемно. Но, видимо, была какая то высшая необходимость в том, чтобы Реннвинд впервые предстал передо мной именно таким – темным, туманным, зловещим.

Как бы он ни выглядел, я радуюсь тому, что приехала сюда. Именно в этот город тянулись все ниточки истории под названием «Рождение Линнеи Остлунд». Потому что только здесь я могу найти ответ на вопрос, почему беременная Карин Остлунд, моя мать, бежала отсюда много лет назад. А главное, почему? И от кого? И именно в Реннвинде живет мой единственный ближайший родственник – мой отец. Кто он такой, мне еще предстоит выяснить.

Автобус проносится мимо кладбища и стоящей поодаль старой каменной церкви. Деревья в свете луны изо всех сил вытягивают свои сухие ветви, точно тянутся ко мне крючковатыми пальцами, а с макушки могучей ели вдруг срывается и взмывает вверх, растворяясь в густоватом сером тумане ночи, большой черный ворон.

Я инстинктивно ежусь и касаюсь кончиками пальцев кулона, висящего на шее. Когда то он принадлежал моей матери, и поэтому особенно мне дорог.

– Через минуту будем на месте. – Сообщает водитель.

Все начинают суетиться: одеваются, застегивают куртки, подтягивают к себе сумки и вешают на плечи рюкзаки. Пассажиров всего семеро, включая меня, но этого хватает, чтобы я не ощущала беспокойства от того, что мне придётся очутиться на пустынной городской улице в полночь.

Напрасно.

В следующее же мгновение на улицах Реннвинда начинают мелькать витрины мелких магазинчиков, зрачки светофоров, косые лучи фонарей, и тут и там пляшут искры костров и языки факелов.

– Праздник в честь прихода весны. – Говорит кто то из пассажиров.

И как я могла забыть!

В эту ночь по всей стране отмечают этот жуткий праздник. Люди вытаскивают все старье из дома, чтобы сжечь его на городских площадях под завывание дудок и радостное улюлюканье жителей. Судя по всему, местные тоже почитают эту традицию: тут и там гуляет молодежь в причудливых масках на лицах, с факелами и выпивкой в руках, а на площади уже высится огромный костер, кажущийся в темноте огромным оранжевым столпом, поднимающимся к небесам.

– Ну и жуть. – Радостно шепчет женщина, придвигаясь к выходу.

Автобус ухает и замирает у края дороги. Пассажиры торопливо тянутся к выходу. Еще раз проверив в кармане наличие бумажки с адресом, я поднимаюсь с сидения, беру сумку и следую за ними.