После Заутрени, раздевшись, я прилегла на минутку – перед тем, как идти в столовую, и вдруг горячая, какая-то едкая слеза обожгла глаза… Фу, стыд!.. Пасха – и слезы!.. И я подавила их…

Не знаю почему, но мне грустно всё это время. И только около тети Анички становится немножко легче…

Был Гриша (Куклин). С визитом, конечно. Еще в окошко раскланялся, приветливо улыбаясь. А в столовой сидел какой-то придавленный, понурый. Бледный-бледный… Он страшно изменился за это время. А много ли его прошло? Только три месяца – от Рождества до Пасхи. Что с ним? У него такой жалкий, растерянный вид…

А я и сегодня взяла тот же тон, какого держалась раньше. Но теперь он уж слишком резок, слишком груб. Надо будет быть помягче…

Он (Гриша), говорят, участвовал в славянской манифестации91. До сих пор я была не в курсе этого дела, а теперь папа рассказал, что манифестанты, по случаю взятия Адрианополя и еще некоторых местностей, устроили шествие из Казанского собора в церковь «Воскресения на Крови», а оттуда – в Петропавловский собор, где возложили на гробницы Царя-Освободителя и Александра III венок и крест из цветов. Во все время шествия пелся гимн «Боже, Царя храни!» и «Спаси, Господи…»92. И за всё это их похлестали нагайками, помяли лошадьми и многих заарестовали. Вот – безобразие! За национальную манифестацию – нагайки и арест! Как не стыдно!.. Я бухнула на это:

– Если бы я была там, я бы обязательно пошла!..

И меня просмеяли:

– Куда – такому гнилью!..

А Вшивцев93 прибавил:

– Хочешь, чтобы опять арестовали?..

Это ведь он намекает на мой шестинедельный арест в скарлатинном бараке…

4 часа дня.

Были – ненадолго – у дедушки. Такая тоска!..

На обратном пути – шли по Пятницкой (улице) – встретили Лиду (Лазаренко). Она, мне кажется, нисколько не изменилась – всё такая же интересная… Пошла нас провожать. Конечно, всю дорогу играли комедию – по-прежнему… Нехорошо это, тем более – в первый день Пасхи, но я не могу переменить тона. Удивительная слабость характера!..

Когда я думаю о ней или о Грише, я беру (хотя бессознательно) более мягкие выражения, когда же я говорю с ними – я говорю грубости. Проклятое неуменье взять нужный тон с человеком! Из-за этого неуменья больше всех, кажется, страдаю я сама…

Среда, 17 апреля

Сейчас у нас – гости. Но у меня – сильный насморк, и я лишь изредка выхожу туда (к гостям)…

Уже – четвертый день праздника (Пасхи), а была только у дедушки. И пойду ли куда, и когда пойду – не знаю…

Вчера днем была Маруся Бровкина. Но была больше по делу, чем в гости: ей были нужны «крылья для Ангела», так как ее мамаша (Лидия Ивановна) поет в опере «Демон». Я чувствовала себя с ней как-то неловко…

Впрочем, это было не вчера (16 апреля), а 15-го (апреля). Вчера же вечером были Зина и Гриша (Куклины). Катя как раз пошла к ним, а я разделась, чтобы лечь – отдохнуть. И вдруг… Они приходят – все вместе… Такой сердечной встречи, какая произошла с Зинаидой Александровной, я, признаться, не ожидала! Верно, прав Гриша, говоря, что она относится ко мне «симпатично»…

С ним мне пришлось поговорить – мельком. Его изнурил, оказывается, усиленный труд и продолжительная бессонница… Кроме того, по его словам, у него «нет душевного равновесия», так как этот труд его «не удовлетворяет…». Он хотел бы быть архитектором, потому что художника, признается он, из него бы не вышло… Вот что я успела узнать…

Кроме того, он (Гриша) пересмотрел всю мою мазню – масляными красками, случайно увидав одну вещь (этюд) и непременно пожелав узнать, насколько я продвинулась вперед.