Проследив за его взглядом, Филарет, сразу пресекая всякие попытки отобрать картину, строго предупредил:

— Если вы из-за неё сюда дальний путь проделали, то напрасно.

— Ну зачем же так сразу! Это фамильная реликвия у меня много лет в доме висела. А вот сынок непутевый…

— Меня это не интересует. Я вещь купил и расстаться с ней не хочу.

— Ты же ещё не слышал, какую цену я тебе предложу.

— Дело не в деньгах. Картина эта не церковная. А бесу на пользу сделанная. Вместо осуждения и отвращения к греху умы новообращенных смущать призвана. И подлежит такое святотатство уничтожению и преданию огню.

«Дело хуже, чем я думал. Этот фанатик способен по неведению сжечь полмиллиона баксов только потому, что ему не нравится сюжет картины. Сделаю последнюю попытку. Если откажется, то придется применить силу».

Дым достал из портмоне пять стодолларовых бумажек и эффектно развернув веером, положил на стол, рядом с картиной:

— Прикинь, что важнее: взять эти деньги на нужды храма и вернуть картину законному владельцу.

— Нет, забери назад свои деньги. Теперь я ещё больше уверился, что картину эту нечестивую надо уничтожить. И немедленно.

Дым решительно шагнул вперед: Мне очень жаль. Но вернуться в Москву без «Семи грехов» я не могу. Ты меня вынуждаешь применить силу.

К удивлению боевиков Филарет легко согласился:

— Это иное дело. Значит моей вины в пагубном влиянии этой мерзкой картины на прихожан не будет.

И Филарет, сделав приглашающий жест в сторону картины, отступил к противоположной стене. Больше не обращая на хозяина внимания, Дым шагнул к вожделенной картине. И в этот момент сзади до него долетело звонкое кляцканье передернутого затвора. Обернувшись, Дым увидел Филарета, держащего незваных гостей под дулом карабина.

«Здорово он усыпил нашу бдительность. Ствол у него по-видимому, за шкафом стоял. Теперь все осложнилось. Сейчас надо тянуть время».

Дым как можно беззаботнее рассмеялся:

— Ты, Филарет, забыл о несопротивлении злу насилием?

— Этот граф Толстой сам запутался и всем основательно заморочил голову. Вспомни, как Иисус Христос выгнал из храма торговцев и ростовщиков. А я более гуманно поступаю, даже пальцем вас не трогаю.

— Ну что ж и на этом спасибо.

Дым нарочито склонил голову в благодарственном поклоне: «Филарет неусыпно следит за каждым моим движением и не замечает как Клык незаметно сантиметр за сантиметром подбирается к нему с боку. Надо отвлечь его внимание».

И Дым, шагнув к картине слезно попросил:

— Дай хоть напоследок подержать в руках дорогую моему сердцу вещицу.

— Не тронь! Ну-ка отойди в сторону, — Филарет повел карабином в сторону, отгоняя непрошеного визитера от картины.

И этого мгновения Клыку хватило, чтобы подскочить к хозяину подбить снизу оружие. Палец Филарета непроизвольно дернул курок и пуля, расщепив дерево, ушла в потолок. Взревев от ярости, Филарет попытался ударом приклада отбросить от себя нападающего. Но тот изловчился и резко скрутив корпус, нанес ему хлесткий удар ребром ладони по горлу.

Глядя на бьющегося в агонии тело задыхающегося от нехватки воздуха хозяина, Дым с досадой упрекнул:

— Ты как всегда перестарался. Убивать было ни к чему.

— Иначе бы он нас тут перестрелял, как уток. Надо смываться. Вдруг выстрел кто-нибудь слышал.

Дым быстро схватил картину. С трудом удержавшись от желания немедленно вырвать из короны Гордыни драгоценные камни, стянул со стола скатерть и быстро завернул в неё свою добычу. Никому не доверяя драгоценную ношу отрывисто приказал: Уходим!

Обратный путь до машины проделали почти бегом.