— Мы действительно всучали бюллетени насильно. А что в этом такого? — сказал Ричард да рассвирепел разом, побагровел, кулаки сжал.

Бедняжка мой Ричард, он такой серьезный, такой праведный. И что-то неладное творится с ним последние несколько месяцев, как я заметила.

— У Финни-то тоже рыльце в пушку сам всучал бюллетени насильно, я своими глазами видел, — продолжал Ричард. — И урны я развозил и могу присягнуть, что нигде, ни в одном месте до самого Олбани, нарушений никаких не было. А этот злопыхатель Финни просто ужасный человек, мерзавец он, вот он кто!

Все приуныли и приумолкли, а Дьюк сказал:

— Тут теперь главное не что произошло, а что будет. Буйных голов везде полно, и, если верить уличным слухам, что-то у нас скоро случится.

И я, сидя в своем уголочке, поняла, что он имеет в виду. Слишком хорошо знала я Мармадьюка, а из слов его поняла: он повинен в каком-то ужасном нечистом деле. Я поняла: замарался он как-то на этих выборах, и обернется все это теперь бедой.

Несколько часов подряд судили они да рядили, что делать, как быть.

Пек предлагал спрятаться где-нибудь, отсидеться, обратиться в суд штата для разбора дела, а пока затаиться и носу не показывать — пусть, дескать, народ угомонится и все забудет.

Джейкоб сказал, что надобно задать этому плюгавому шотландскому хорьку Финни хорошую трепку, но гувернер одернул его и ответил, что детям положено быть на глазах у взрослых да помалкивать в их присутствии. Зато Мармадьюк остался доволен своим десятилетним сынком, смотревшим на окошко и потрясавшим кулачками.

Ричард ратовал за то, чтобы безотлагательно затеять публичный процесс, привлечь к полемике общественность и настаивать на своей невиновности.

Мармадьюк долго хранил молчание и заговорил, только когда пробили в холле большие часы.

— А я считаю, — проговорил он, — нам надо сделать вид, что все это нас нисколько не задевает. Что Финни состряпал эту шумиху исключительно из злобы. Будем праздновать и делать вид, будто ничего не произошло. Будем делать то, что полагается делать после победы на выборах.

Сказал он это, и все приумолкли.

— Тогда надо отметить победу, — предложил Пек и трижды постучал курительной трубкой о колено для пущего эффекта. — Идемте в «Орел»!

— Да, и наймем скрипачей, — поддержал его Ричард-

— И подеремся на кулаках, — прибавил Мармадьюк и рассмеялся. — Ох, с удовольствием побьюсь я на кулаках с этим «плюгавым шотландским хорьком Финни»! — Он подмигнул Джейкобу, и мальчонка радостно закивал в ответ.

Они поднялись, засобирались, Минго кинулся в прихожую за шляпами, тростями и плащами. Нет, подумала я, этого нельзя допустить, Мармадьюку нельзя идти. Я уж хотела встать и подойти к мужу, да переговорить с ним с глазу на глаз, когда в комнату своей лебезящей угодливой походочкой влетела Почтенная. Влетела вся в слезах, и то и дело поглядывала многозначительно на Мармадьюка. Тот сразу зарделся, нахмурился.

— Вы только послушайте, какие новости, — заговорила Почтенная. — Эта бедняжка Безымянка, благослови Господь ее невинную душу, умерла от родов.

И Почтенная осенила себя крестным знамением, а я в своем доме этих католических выходок не терплю. Но на сей раз стерпела. И даже Мармадьюк, как показалось мне, уши навострил — слушал новость с интересом.

Вошел Минго. Ричард с Кентом Пеком одевались.

— А ребенок? — спросила я.

Почтенной, по всему видать, не терпелось выложить остальные новости. Шептала она на всю комнату:

— Девочка.