Другими словами, было велено держать произошедшее в секрете. У военных уже появилось сильное подозрение, что хиросимская бомба может быть атомным оружием (военно-морская разведка японцев докладывала в конце 1944 года о работе в Соединенных Штатах над бомбой, отмечая заинтересованность американского правительства в скупке всей доступной урановой руды). Но армия, заинтересованная в продолжении войны, с тем чтобы вступить в открытую рукопашную с американцами на японской земле, решила хранить этот факт в тайне от японского народа так долго, как только будет возможно.

Однако правде о Хиросиме предстояло открыться очень скоро. В префектуре Сайтама за пределами Токио полуофициальное агентство «Домэй» владело большой станцией радиоперехвата, где работало пятьдесят человек, среди которых было много девушек-нисеи — родившихся в Соединенных Штатах японок — которые слушали американские радиопередачи. Примерно в час ночи 7 августа (полдень 6-го в Вашингтоне, округ Колумбия) Хидэо Конишита, отвечавший за работу комнаты прослушивания, был разбужен юношей, оставшимся за главного в этой комнате на ночь, который сообщил, что американские станции передали заявление президента Трумэна, известившего о сброшенной на Хиросиму «атомной бомбе».

Выслушав сообщение, Конишита, в свою очередь, сразу же позвонил своему начальнику Сайдзи Хосогава. Хосогава понятия не имел, что такое «атомная бомба», но поспешил прийти в свой офис. Просмотрев поступающие со станции в Сайтаме тексты расшифровок, он позвонил Хисацунэ Сакомидзу, главному секретарю кабинета министров.

Сакомидзу тут же связался с премьер-министром Кантаро Судзуки, вместе с которым он предпринимал усилия по заключению мира. Они сразу поняли, как он сказал позднее, что «...если это заявление было правдой, ни одно государство на месте Японии не могло бы продолжать войну. Не имея, в свою очередь, атомной бомбы, никакая страна не может противостоять стране, которая такую бомбу имеет. Наступил шанс положить конец войне. Теперь не нужно было критиковать и изобличать военных, промышленников или еще кого-нибудь как виновников продолжения войны — появилась атомная бомба. Это было хорошим аргументом».

Военные, однако, не желали принимать новую реальность. Генералы, присутствовавшие на экстренном заседании кабинета министров, собранном 7 августа, стали говорить, что бомба была не атомной, а обычного типа, только реактивной и очень большой. Они наотрез отказались согласиться с предложением министра иностранных дел Шигэнори Того немедленно принять к рассмотрению возможность капитуляции в рамках Потсдамского ультиматума и стали настаивать на том, чтобы скрывать «атомное» заявление Трумэна от японского народа до тех пор, пока военные не произведут осмотр Хиросимы.

Ко времени заседания японские военные уже предприняли шаги по организации такого исследования. Майор Хирано, офицер из штаба в Хиросиме, чье желание провести в Токио еще пару вечеров спасло ему жизнь, связался с Ешио Нисина, видным отечественным ученым-ядерщиком. Он сообщил Нисина о заявлении Трумэна и попросил его отправиться с ним в Хиросиму на самолете связи, чтобы прояснить этот вопрос на месте. Ученый дал свое согласие.

Было уже почти семь часов вечера, когда маленький самолет Хирано появился в небе над Хиросимой и, снизившись, полетел над городом. Точнее над тем, что от него осталось — было еще довольно светло, и открывшаяся его взору картина, как он потом вспоминал, ошеломляла своей неожиданностью:

«Я был солдатом, и к этому времени мои глаза уже привыкли к зрелищу бомбежки. Но здесь было совсем иное. На открывающемся нашему взгляду пространстве не было дорог — таково было мое первое впечатление. После обычного воздушного налета дороги всегда остаются, их по-прежнему видно.