Я – трус.
– Нет.
– Нет?
Она прошлась по комнате, подошла к камину и заговорила, обращаясь к языкам пламени:
– Я не могу больше встречаться с тобой, Джек, потому что я солгала бы самой себе о причинах, что привели меня сюда.
– И какова же причина?
– Любовь к тебе.
– И этой причины больше не существует?
Мой голос звучал весело и шутливо.
Она не умеет кокетничать. Она всегда так серьезна, любовь моя, что меня это слегка забавляет. Конечно же, она любит меня. Она делает это именно потому, что любит меня.
– Да.
– Еще одна из идей моей сестры. «Скажи Джеку, что ты больше не любишь его. Это единственный способ освободить его». Как будто я птичка в клетке или ручной лев.
Я улыбнулся. Шайлер такая храбрая и мужественная. Милая моя. Она готова потерять меня, лишь бы спасти. Она готова на это жертвоприношение, но я хочу, чтобы она знала: в этом нет необходимости. Я могу сражаться за нас обоих – и я буду сражаться.
– Нет. – Она посмотрела на меня, и на лице ее отразилась боль. – Нет, не так.
Я не испытывал страха уже много веков. Я не ведаю страха. Не подвержен этой слабости. И однако же что-то в ее лице и ее голосе напугало меня. Это не было ни девичьими иллюзиями, ни попыткой, предпринимаемой со смешанными чувствами. Я изумился собственному страху, его новизне. Он царапнул мне горло, словно лед. Он поселился там. Я не мог дышать. Не мог сглотнуть.
Прежде чем я успел что-то сказать, она заговорила, и прямота ее слов ранила меня, как ничто прежде.
– Я не люблю тебя больше потому, что я не была честна с тобой. И не была честной с собой. Я люблю другого. И всегда любила.
Жестокая шутка. Я хотел засмеяться, но не мог. Я хотел рухнуть наземь, но гордость мне не позволила. Я никогда прежде не слыхал таких слов. Я не понимал их. Другого? Что значит – другого? Это уловка. Хитрость. Еще одна отговорка, придуманная Мими… Ведь не может же она… она лжет.
Шайлер говорила правду.
Уж кто-кто, а я должен был это знать. Я не нуждался в суде крови, чтобы понять это. Я чувствовал правду, написанную на ее лице. Ее печаль. Она печалилась обо мне. Она жалела – жалела меня! Ее жалость встревожила меня больше, чем ее слова. Это было ужасно и невообразимо.
Откуда у нее могло взяться время на кого-то другого? Я знал, что мы слишком редко встречались и слишком много времени проводили врозь. Но это было необходимо, ради ее безопасности. Будь у меня выбор – но его у меня не было, – мы нe разлучались бы никогда. Я жил теми мгновениями, когда мы были вместе, теми немногочисленными мгновениями моей жизни, когда вправду чувствовал себя живым. Я спал века напролет, пока мы не встретились. И у меня был план. Я думал о нашем будущем. Я хотел разделить его с нею и поджидал удобного момента.
Я спросил:
– Кто?
Я не слишком горд.
– Оливер.
Ее фамильяр. Человек. Я хотел немедленно покинуть комнату, отыскать смертного и уничтожить. У него не было шансов. Она поняла это.
– Пожалуйста, не надо! Не трогай его. Я люблю его. И всегда любила. Я только не хотела себе в этом признаваться.
Впервые за сегодняшний вечер она протянула руку и коснулась меня. Она положила свою ручку – такую маленькую! – поверх моей. Я вздрогнул, как будто ее пальцы были охвачены пламенем.
Так вот что такое боль. Что такое несчастье. Что такое мучение. Я никогда прежде этого не знал.
Мне нечего было сказать. Я чувствовал правду. Правду о том, что она любит его. Ее лицо сияло этой любовью. Я чувствовал его присутствие на ее коже. С фамильярами всегда так: их кровь дает нам жизнь, но они не предназначены нам в этом смысле.
Меня замутило от ревности и гнева. |