Изменить размер шрифта - +
В этом страшном хаосе я смутно помню какие-то железные ступени, ведущие в затемненный верхний этаж, и дверь на сцену, у которой стояла небольшая кабинка. В ее окошко высовывал голову какой-то человек в кепке и шарфе. В следующее мгновение Мерриуик свернул еще в один, более короткий коридор, который упирался в небольшую конторку дежурного у служебного входа на сцену, и, вынув ключ из кармана, отпер дверь.

— Место преступления, — прошептал он замогильным голосом, отступая в сторону, чтобы пропустить нас вперед.

Сначала мне показалось, что в комнате делали обыск — такой там царил беспорядок. Одежда била разбросана повсюду — на обшарпанном кресле, напоминавшем шезлонг, на складной ширме, стоявшей в углу; нижнее белье висело на веревке, натянутой на двух крюках.

Мое смятение лишь усилилось, когда я поймал наше отражение в большом трюмо, стоявшем напротив двери. Среди многоцветного беспорядка наши строгие вечерние костюмы выглядели довольно мрачно.

На стуле перед трюмо все еще сидела женщина; стриженая темная голова ее лежала на туалетном столике среди разных склянок, флаконов, рассыпанной пудры и грима. «Это не Маргерит Россиньоль, — подумал я с облегчением, — хотя одета она была в то же самое лавандовое платье. Мерриуик ошибся».

Лишь увидев рядом парик пшеничного цвета, украшенный плюмажем и выглядевший как отрубленная нова, я понял, что ошибся не Мерриуик, а я. Холмс с деловым видом вошел в комнату и склонился над телом, внимательно его изучая.

— Она умерла недавно, — объявил мой друг. — Тело еще теплое.

Внезапно он громко вскрикнул и с отвращением отпрянул, вытирая кончики пальцев носовым платком.

Подойдя ближе, я увидел, что чистый белый алебастр плеч певицы был размазан в тех местах, где рука Холмса коснулась ее кожи — он оказался не чем иным, как толстым слоем пудры и румян.

— Задушили ее же собственным чулком, — продолжал Холмс, указав на свернутую в жгут полоску шелка лавандового цвета, которым было плотно перетянуто ее горло. — Другой чулок все еще на ней.

Если бы он не привлек мое внимание к этому факту, в замешательстве я бы даже не заметил ее ног, видневшихся из-под платья — одна в чулке, другая босая.

— Так, так, — бросил Холмс. — Все это очень важно.

Однако почему это было важно, он не сказал и тут же, подойдя к зарешеченному окну, отодвинул закрывавшую его занавеску. Затем Холмс заглянул за ширму. По всей видимости, этот короткий осмотр его удовлетворил, поскольку он сказал:

— Я увидел достаточно, Ватсон. Пора побеседовать с потенциальными свидетелями этой трагедии. Давайте найдем Мерриуика.

Долго искать его не пришлось. Управляющий с нетерпением ждал нас за дверью в коридоре и тут же сообщил, что театр уже пуст — по его поручению зрителей под каким-то предлогом попросили разойтись — и теперь он полностью в нашем распоряжении. Холмс выразил пожелание допросить того, кто обнаружил тело. Мерриуик провел нас в свой весьма удобный кабинет, а сам пошел за мисс Эгги Бадд — костюмершей мадемуазель Россиньоль, которая и обнаружила тело убитой.

Вскоре в кабинет вошла уже немолодая женщина кокни, одетая бедно и во все черное. Мисс Бадд была настолько маленького роста, что когда Холмс предложил ей сесть на стул, ноги у нее едва касались пола.

— Я так думаю, — начала костюмерша без тени смущения, глядя на нас черными и блестящими, как пуговицы на ботинках, глазками, — что вы хотите меня спросить о том, как я вошла в уборную и нашла мадемуазель мертвой?

— Это позднее, — ответил Холмс. — Сейчас меня больше интересует то, что случилось раньше, когда мадемуазель Россиньоль была еще на сцене. Вы, насколько я понимаю, находились здесь, ожидая окончания представления? Когда именно вы покинули эту комнату и как долго отсутствовали?

Вопрос этот озадачил меня не меньше, чем мисс Бадд, отреагировавшую на него таким же вопросом, какой я и сам хотел бы задать, хотя, конечно, сделала она это в несколько иной манере.

Быстрый переход