Натуре моего друга всегда было присуще непреклонное упорство. Если Холмс единожды брал быка за рога, расследуя какое-нибудь заковыристое дело, ничто не могло оторвать его от той проблемы, которая цепляла сыщика за живое. Мне было доподлинно известно, что в то лето Холмс отказался от нескольких серьезных и весьма выгодных дел — в числе которых, в частности, фигурировала просьба леди Баттермер о расследовании странных ночных похождений одного из ее лакеев, — поскольку был полностью поглощен поисками Сороки.

В сентябре 1895 года, исчерпав все свои методы, Холмс в конце концов решился пойти на установление прямого контакта с неизвестным коллекционером — средство, к которому до этого мой друг не хотел прибегать. Холмс полагал, что задуманная им приманка может выдать его профессиональный почерк и возбудить подозрения Сороки.

В связи с этим 9 сентября он опубликовал в «Тайме» Объявление следующего содержания:

Титулованный джентльмен, предпочитающий остаться неизвестным, вынужден продать некоторые ценные произведения искусства из числа фамильных драгоценностей, в состав которых входят миниатюры работы Купера и Козуэя, отделанные эмалью английские табакерки XVIII века и украшенные драгоценностями флаконы для ароматического уксуса. Посредников просят не беспокоиться. Продажа только в частные руки. Обращаться сугубо конфиденциально к мистеру П. Смиту, до востребования, почтовое отделение Сент-Мартен-ле-Гранд.

— Все это очень хорошо, Холмс, — сказал я, отложив газету после того, как мой друг показал мне напечатанное объявление. Однако, если даже предположить, что Сорока ответит, как вы узнаете, что это будет именно он?

— Видите ли, Ватсон, у меня есть все основания полагать, что он откликнется, — без особого энтузиазма ответил Холмс. — Я намеренно выбрал небольшие, но редкие вещицы, которые Сорока, по всей видимости, предпочитает более крупным. Мне пришлось взять на себя труд связаться с людьми, пострадавшими от преступлений Вандербильта и Медвежатника. На основании их рассказов о похищенных предметах я составил список того, что привлекает Сороку. Что же касается вопроса о том, как мы узнаем человека, который нам нужен, я совершенно уверен, что выявить его из числа тех, кто откликнется на наше объявление, проблемы не составит. Я представляю себе этого типа так ясно, будто давно уже знаком с ним лично. Если можно так выразиться, за последние несколько месяцев я в определенном смысле сблизился с ним. Пусть он только ответит, а уж я распознаю его и сумею выследить по газетному объявлению так же четко, как по отпечатку башмака на рыхлой земле.

— Где же тогда вы сможете раздобыть эти фамильные драгоценности? — продолжал я настаивать на своем. — Сорока наверняка захочет осмотреть их перед покупкой. Где вы возьмете эти табакерки, миниатюры, не говоря уже о флаконах для ароматического уксуса?

— Мой дорогой друг, неужели вы могли подумать, что я решил забросить удочку до того, как буду в состоянии насадить на крючок наживку? Полагаю, вам раньше не доводилось встречаться с виконтом Бедминстером? Тогда могу вам сказать, что он — один из моих бывших клиентов. Как-то я помог ему выпутаться из одной весьма неблаговидной истории, и которую виконта втянула некая дама сомнительной репутации. Поскольку в то время у него за душой не было ни гроша, но его ждала блестящая карьера, от причитающегося мне гонорара я тогда решил отказаться. Через некоторое время мой бывший клиент унаследовал не только титул, но и дом в Найтсбридже, буквально набитый произведениями искусства, которые никогда и нигде не выставлялись. Так вот, виконт любезно согласился одолжить мне некоторые из своих фамильных драгоценностей, которые и составят наживку на моем крючке. Теперь остается только дождаться письма от Сороки — и ловушка захлопнется.

В течение следующих трех дней Холмс ходил на почту в Сент-Мартен-ле-Гранд по утрам и вечерам и каждый раз возвращался с небольшими пачками писем.