Мне не оставалось ничего другого, как нанять того же извозчика, когда лошадь его немного отдохнула, и повторить тот же путь, который проделал до меня Такер, чтобы выяснить, кто был его нанимателем. Я был совершенно уверен, что Такер, действовавший в качестве представителя Сороки, в тот момент отчитывался перед своим хозяином о сделке, совершенной в гостинице «Клэридж», и передавал ему миниатюрный портрет кисти Сэмюэля Купера.

Подъехав к воротам Мэйплстед-холла, возле которых сошел Такер, я отпустил извозчика, поступив весьма опрометчиво, потому что он заверил меня, что я без труда смогу взять другую коляску у постоялого двора «Дан-Кау», чтобы вернуться в Бартон-Холт. К сожалению, оптимизм извозчика оказался неоправданным. Я никак не могу пожаловаться на прием, оказанный мне в таверне постоялого двора, однако гостеприимство хозяев простиралось не столь далеко, чтобы предоставить мне транспорт на обратный путь до станции.

На ужин мне подали очень неплохого тушеного зайца, а когда я попросил хозяина за мой счет угостить всех в баре элем, на меня просто обрушился поток информации о Мэйплстед-холле. Нет лучшего моста, чем пивная гостиницы, чтобы очень скоро оказаться в курсе всех местных слухов и сплетен.

Именно там мне удалось выяснить подлинное имя человека, которого мы искали, а также источник его состояния. Кроме того, я узнал, что он холост и живет затворником. Никто в поселке никогда его не видел — Сорока избегает каких бы то ни было контактов и старается, чтобы о нем было известно как можно меньше. Видимо, именно поэтому мы не смогли найти в газетах никакой информации о Сороке.

Около одиннадцати я расплатился по счету и, тепло распрощавшись со своими новыми приятелями, направился в Бартон-Холт, успев на станцию к последнему поезду. Вот почему я так поздно вернулся домой.

— Холмс, вы шли до станции пешком? Но ведь вы говорили, что Мэйплстед находится в восьми милях от Бартон-Холта!

— Знаете, Ватсон, я даже не заметил расстояния. Для меня это путешествие было не более чем вечерней прогулкой, удовольствие от которой многократно усиливалось мыслью о том, что скоро мы подрежем Сороке крылышки. Тем не менее должен сознаться, что сейчас чувствую себя совершенно разбитым. Я посплю пару часиков, Ватсон, а завтра, точнее, уже сегодня мы с вами в девять двадцать пять направимся в Бартон-холл.

Несмотря на все вчерашние приключения и на то, что спал он совсем недолго, Холмс встал раньше меня, и когда я спустился к завтраку, он, уже полностью одетый, просматривал «Дэйли телеграф».

Когда Холмс поглощен расследованием какого-нибудь дела, создается впечатление, что энергия его поистине неиссякаема. Кажется, что отдых и пища перестают иметь для него какое бы то ни было значение. Правда, в это утро он от души подкрепил свои силы яичницей с ветчиной.

Мозг его в такие дни работает как удивительная динамо-машина, заряжая тело могучей энергией, дающей Холмсу возможность совершать то, что не под силу простым смертным. И наоборот, когда разум прекращал стимулировать его бурную деятельность, казалось, что жизненные силы покидали моего дорогого друга: он впадал в апатию и целые дни мог проводить в праздности, сидя в кресле гостиной, валяясь ни диване или наигрывая на скрипке меланхоличные мотивы, от которых на душе кошки начинали скрести.

Что же касается меня, я в то утро очень страдал от того, что ночью совсем не выспался. Как только с завтраком было покончено, мы взяли кеб и отправились на вокзал. В кармане Холмса лежал полный список фамильных драгоценностей, похищенных из сельских усадеб за время преступной деятельности Вандербильта.

Планы Холмса в отношении Сороки меня немного беспокоили: насколько мне было известно, ни инспектора Лестрейда из Скотленд-Ярда, ни полицию Суссекса мой друг не поставил в известность о том, что раскрыл личность заказчика дерзких грабежей.