Состояние моей пациентки стало улучшаться, когда я закончил осмотр, и меня поспешно проводили к ожидавшему экипажу. Везербай проделал вместе со мной обратный путь до Харли-стрит, где я вышел у своего дома.

В ту ночь, мистер Холмс, я почти не сомкнул глаз, меня одолевали дурные предчувствия. Молодая женщина, одурманенная наркотиками, таинственность в поведении Везербая, отсутствие слуг, если не считать экономки… Все это свидетельствовало о том, что меня против моего желания втягивали в высшей степени подозрительную авантюру. Сначала я хотел обратиться в полицию, но информация, которой я располагал, была слишком незначительной: я не мог точно сказать, кто были эти люди, не знал их адреса, понятия не имел даже о том, в какой именно части Лондона расположен дом, куда меня возили.

— Тем не менее некоторыми конкретными сведениями вы располагаете, — заметил Холмс. — При встрече незнакомец представился как Джозайя Везербай. Вы сказали, что он американец. Как он выглядит?

— Это высокий человек крепкого телосложения; мне показалось, что ему под пятьдесят, он носит окладистую бороду с проседью; одет неплохо, но манеры у него несколько вульгарны; джентльменом в полном смысле этого слова я бы его не назвал.

— Вы не заметили каких-то особых примет? Лично я, например, всегда обращаю внимание на руки человека.

Доктор Мур Эгер выглядел удивленным.

— Вы очень проницательны, мистер Холмс. Я действительно обратил внимание на его руки. Они были покрыты шрамами, кожа грубая, как будто в прошлом этот человек много занимался тяжелым физическим трудом. Кожа на его лице тоже грубая и обветренная, на основании чего я сделал вывод о том, что работал он на открытом воздухе.

— Прекрасно! — воскликнул Холмс. — Вот видите, теперь нам уже кое-что известно! А что вы можете сказать о молодой женщине?

— Ее светлые волосы и правильные черты лица, придающие ей особую миловидность, заставили меня усомниться в том, что Везербай мог быть ее отцом. Что же касается экономки или служанки, то могу только сообщить, что она — женщина средних лет, небольшого роста, полная, крепко сбитая. Пока я вел осмотр пациентки, она не произнесла ни слова, поэтому ни о ее произношении, ни о социальном положении ничего определенного сказать не могу.

— А что собой представлял тот дом?

— Снаружи я его видел лишь мельком, поэтому описывать его не возьмусь. Помню только, что это был большой особняк, построенный на некотором расстоянии от дороги, и справа от входной двери был эркер с окном.

— В какой цвет была покрашена входная дверь?

— В черный.

— Там был дверной молоток или дверное кольцо?

— Да, действительно, кольцо было, причем оно мне запомнилось, потому что напоминало дельфина. Просто удивительно, мистер Холмс, что непроизвольно я увидел так много деталей, о которых сразу забыл. Теперь я припоминаю, что на калитке был указан номер дома. Да, точно. Номер тридцать два.

— Вы не могли бы рассказать еще о каких нибудь мелочах, независимо от того, насколько важными они вам тогда показались?

— Нет. Разве что от дороги к дому вела дорожка, выложенная красной и черной плиткой. Уличные фонари светили так слабо, что я ничего не мог разглядеть в саду. И еще вот что. На крыльце было много опавших листьев, как будто рядом с ним росло большое дерево. Вчера ночью я вернулся домой и заметил, что один такой лист прилип к подошве моего ботинка. Я на всякий случай захватил его с собой, подумав, что он может как-то пригодиться вам для расследования.