— Будешь ли ты ее любить?

— Я уже влюблен в нее, или, скорее, обожаю ее, потому что слово «люблю» в этом случае недостаточно точное.

Джон Малькольм с сияющим лицом взял руки сына.

— Ах, милый Джордж, — прошептал он взволнованным голосом. — Бог милосерден, осчастливив меня в старости! Видеть Марию твоей женой, а Эву женой Эдуарда было моим самым горячим желанием. Если оно исполнится, то мне больше нечего желать для счастья моей семьи. Если Господь позволит мне окончить начатое мной дело, которое навсегда должно утвердить в Индии могущество моего отечества, то я умру спокойно.

Когда Джон Малькольм произносил эти слова, голос его дрожал и на глазах появились слезы.

— Умереть, отец?! — воскликнул Джордж. — Зачем говорить о смерти в ваши годы? Вы совершенно здоровы! Бог милостив, как вы сказали, а я прибавлю — Бог справедлив. Он продлит вашу жизнь, чтобы вы были счастливы с нами.

Джон Малькольм не ответил. С нежностью он привлек сыновей к себе и молча поцеловал их.

За ужином молодые люди встретились вновь. Мария и Эва, одетые в белые платья, выглядели еще прелестнее. Ужин продолжался долго. Уже около девяти вечера Джон Малькольм, его сыновья и воспитанницы вышли в сад, наполненный благоуханием цветов.

Джордж, Мария, Эдуард и Эва медленно шли вдоль аллеи. Изредка у кого-то из них вырывалось слово, которое оставалось без ответа, потому что молодые сердца и благородные, чистые души без слов прекрасно понимали друг друга.

Джон Малькольм, сердце которого переполняло ощущение полного счастья, следовал за детьми на некотором отдалении. Он с восторгом уже называл Марию и Эву своими дочерьми. Взгляд, изредка бросаемый им на детей, был переполнен нежностью.

В эту минуту судья представлял себе будущее в самых радужных цветах, забыв о той страшной опасности, которая, подобно дамоклову мечу, висела над его головой и каждую минуту могла все разрушить.

Вдали, на часах дворца лорда Сингльтона, губернатора провинции Бенарес, пробило десять. Едва бой часов затих, как раздался троекратный крик совы.

Джордж, мгновенно услышавший его, вздрогнул, как человек, только что проснувшийся от ужасного сна. Мы знаем, что этот сигнал заставлял сильнее биться сердце Джорджа, поднимая в его душе бурю желаний. Но в эту минуту было далеко не так. Сигнал, ожидаемый еще вчера с таким нетерпением, подействовал на молодого человека как внезапный удар грома, заставив его вздрогнуть.

«Я не пойду! — решил он. — Не пойду больше! Не пойду никогда!»

Все сказанное нами, естественно, произошло значительно быстрее, чем мы описали.

Мисс Мария почувствовала, как рука, на которую она опиралась, вздрогнула, и, повернувшись к старшему сыну Джона Малькольма, с беспокойством спросила:

— Что с вами, сэр Джордж?

— Ничего, мисс Мария, — прошептал молодой человек, — решительно ничего. Что может случиться со мной?

— Не знаю, но вы вздрогнули.

— Наверное, это было непроизвольное движение…

— А не был ли причиной этого движения крик совы?

— Вы его слышали?

— Да, и испытала неприятное чувство. Подобно и нам, сэр Джордж, не так ли?

Джордж поклонился.

— Не отрицаю, мисс Мария, вы угадали.

— Считают, что сова предвещает смерть своим криком, садясь на крышу дома того человека, который должен покинуть этот мир, — продолжала молодая девушка.

— Я слышал об этом, но было бы нелепо верить предрассудкам.

— Вы принадлежите к числу неверующих, сэр Джордж?

— Ничуть. Я верю только тому, чему позволяет верить здравый рассудок.