С его смертью окончательно лопнул союз между англичанами и бургундцами. В эти же дни перемирием между орлеанистами-арманьяками и Бургундским домом закончилась встреча в Аррасе. Французы больше не будут никогда воевать с французами — такое решение было принято на этой встрече.

Франция ликовала. Люди танцевали на улицах. Бывшие враги, приверженцы враждующих партий, пожимали друг другу руки, обнимались на виду у всех. Они клялись с этой минуты обращать свое оружие только против общего врага, только в защиту Франции.

— Да здравствует король Карл VII! — кричали повсюду.

— Да здравствует герцог Филипп Бургундский!..

Париж снова оказался в руках французов. Английские войска оставляли город.

Во время всех этих волнений умерла моя мать.

Не думаю, чтобы она сожалела о своем уходе из жизни. Хотя она в молодости так любила каждое ее мгновение! По всей видимости, она уже достигла предела: стала непомерно толста, ее мучила подагра. А ведь эта женщина слыла красивой, умела использовать свое очарование для удовлетворения самых тщеславных желаний, дама, не признававшая слова «нет».

Вероятно, находясь уже при смерти, она узнала, что англичане готовы уйти из Парижа и туда войдет победоносное войско ее сына, которого она никогда не любила и который боялся ее; Шарль не был даже уверен в том, что он законный отпрыск своего отца, короля Карла VI.

Двум другим женщинам ее сын обязан тем, что решился взойти на престол, встать на защиту своей страны. Имена этих женщин — Жанна д'Арк и Иоланда Арагонская, мать его жены.

Французская королева, моя мать, скончалась до того, как ее сын во главе своей армии вошел в столицу страны. Англичане проявили должное почтение к умершей — ее тело было положено в гроб и отправлено по реке в аббатство Сен-Дени. Там его предали погребению среди гробниц французских королей и королев.

Две смерти за один месяц…

Из нашего тихого убежища в Хэдеме мы продолжали — больше, чем когда-либо — следить за происходящим, поскольку понимали, как тесно теперь оно связано с тем, что может случиться с нами самими.

Мы не переставали надеяться, что тревоги наши чрезмерны и все обойдется, но в то же время понимали зыбкость наших надежд. А потому старались прожить каждый отведенный нам день, как если бы он стал последним — по возможности полнее и счастливее. И это нам удавалось… Как? Спросите у любви.

Крах английских завоеваний во Франции еще больше усилил вражду между Глостером и кардиналом Бофортом, считавшим необходимым стремиться к полному миру с французами. Глостер придерживался другого мнения. Он считал, что единственная причина всех неудач на континенте — либо плохие замыслы, либо плохое исполнение хороших замыслов. Он предлагал исправить положение при условии, если его отправят туда.

Глостера слушали, приветствовали на улицах, потому что его обаяние продолжало еще действовать на людей, но мало кто верил ему или всерьез полагал, что он сумеет добиться того же, что его великий брат Генрих, чьи победы будут жить в веках.

Следуя своей тропой мира, кардинал Бофорт задумал еще раз породнить английскую и французскую королевские семьи, ведя разговор о помолвке между моим сыном Генрихом и дочерью моего брата Шарля. К моему облегчению, из этого ничего не вышло: французская сторона оставила без внимания его предложение, что вызвало ярость оскорбленных англичан…

Затем Глостер все же отправился во Францию, и не знаю, как французы, а мы с Оуэном вздохнули с облегчением.

В это время я опять зачала.