— Я говорил вслух? — удивился он.

— Да.

— Нехорошо, заговариваюсь.

Хотелось попроситься в издательство к Нарбуту, с еще ненаписанным романом, захватить эту территорию, сделать ее своей. Упрочить шаткое положение, но что-то мешало легко и беззаботно отдаться текущему моменту.

«Никогда и ничего не просите».

А Нарбут сейчас был явно сильнее, чем он, Булгаков.

— Вы ведь, кажется, сын священника? — спросил его Нарбут.

— Кто сказал? — в притворном ужасе воскликнул Булгаков. — Зарэжу, — и он комично схватился за голову. Он всегда любил разыгрывать людей шутливыми сценками. Но сейчас это было не как в юности — от избытка сил и энергии. Сейчас это была форма защиты, юродство, которое спасало от того темного и страшного, что гнездилось в Москве.

Легкая сардоническая ухмылка скользнула по губам Нарбута, но он ничего не ответил.

— А вы знаете, что Бога не существует?

— Как не существует? — возразил Булгаков. — Вы можете представить доказательства?

Олеша рассмеялся.

Но во взгляде Нарбута показался нехороший блеск.

— Могу, — сказал он с каким-то непонятным упрямством. — И докажу.

Вернулся Катаев с кружкой абрикосовой воды в руках.

На губах, как усики была пена.

— О чем спор?

— Вот он, — кивнул Булгаков на Нарбута, — сказал, что Бога нет.

Катаев смотрел на него спокойно. Чересчур спокойно.

— Что ты скажешь?

— Есть, есть! — в комичном ужасе Булгаков воздел руки к небу. — Как это нет? Быть не может, чтобы Бога не было, милосердного и грозного…

Валентин смотрел на него, прищурившись.

— Все юродствуешь, — сказал он с какой-то зловещей интонацией. — Пижонишь! Белогвардейские штучки проглядывают.

Булгаков как-то вдруг сник.

— Да. — Опустил он голову, словно в притворной печали. — Каюсь…

«Лавочка на Патриарших, закат… эта троица… спор о Боге… все могло бы стать началом неплохого романа», — подумал он.

Но о чем? О том, что эти люди нагрянули в Москву и решили здесь заняться дьявольщиной. Точно! Развеселился он. Эти бесшабашные шумные одесситы, левантийцы, пожалуй, ничем другим заниматься и не могут. Чертовщина явно в их вкусе. Особенно этот Нарбут… Но и его, скорее всего, ждет страшная судьба. Виденье промелькнуло и исчезло. Больной Нарбут тонет в темной холодной воде.

— Мы