Меценат был весел, много говорил о том, как будет здорово, когда (после выставки, разумеется!) я отправлюсь к немецким кудесникам от офтальмологии. Но не забыл по привозе меня домой сдержанно отчитать Мишу за мое переутомление. Миша только пыхтел, даже не пытаясь оправдываться. Заставить меня отдохнуть не смог бы сейчас никто.
Ожидание 13 августа, ожидание неминуемой смерти странным образом повлияло на мою работоспособность. Я словно боялся чего-то не успеть. Как только появлялась возможность, бросался к верстаку и гнул, пилил, точил, заливал, шлифовал…
Иногда мне начинало казаться, что Меценат устроил инсценировку тем вечером. Изобразил пьяного, набормотал непонятного и пугающего, объявил дату «смерти» – все ради повышения производительности творческого труда.
Однако я вспоминал его слезы… Слезы были настоящие. Это зрячего можно обмануть, подсунув ему душещипательную картинку. Когда живешь в темноте, начинаешь различать малейшие нюансы интонации. Дима ревел совершенно искренне, и про 13 августа он ничего не придумал. Он знал.
В конце концов, если есть я – специалист по путешествию между телами, почему бы не быть Диме – специалисту по предсказанию будущего? Он, правда, еще говорил, что живет не в первый раз… Но об этом я старался не думать. Слишком сильное потрясение я тогда пережил. Сначала – надежда найти собрата. Потом – жестокое разочарование.
Так или иначе, вся коллекция, которую мы собирались представить на выставке в сентябре, 12 августа была готова.
– Как ты ее назвал? – спросил Меценат.
– «Сотка». Она же сотая, последняя.
– И что она делает?
– Ничего.
Меценат хохотнул. Мне стало немного обидно, ведь сначала он должен был спросить: «Как ничего?». Я бы ответил: «А так – ничего!», а потом после уговоров рассказал бы ему свою идею. Вот после этого можно было и хохотать.
– Обиделся? – голос Мецената звучал виновато. – Извини. Просто… я сообразительный. Решил показать поклонникам язык?
– Решил. Наверняка найдется какой-нибудь особо чувствительный, кто скажет, что в «Сотке» у него селезенка екает или камни из почек выходят. А остальные подхватят.
Меценат хохотнул еще раз. Так уже было. На весенний вернисаж одну работу – «Аврору» – притащили ненастроенную. Я приехал на экспозицию только после обеда (телевизионщики задержали), что не помешало нескольким поп-звездам заявить, что у них в «Авроре» возникает неодолимая эрекция. Некоторые, говорят, даже демонстрировали восхищенной публике. Поп-идол прошлого Николай Лебяжий со слезами на глазах просил продать ему композицию немедленно, так как у него молодая жена и большие планы на медовый месяц. Я, когда все это узнал, разозлился и не стал ничего настраивать. И эти уроды всю недели ходили на мой вернисаж повышать себе потенцию!
А вообще-то «Аврора» при правильной настройке вызывает светлую печаль и лечит бессонницу.
Поэтому я и решил сотворить «Сотку» – чтобы поиздеваться над теми, кто ни хрена не понимает, но очень любит понадувать щеки. Так сказать, новое платье короля.
Мы немного помолчали.
– Как себя чувствуешь? – спросил Меценат.
– Нормально.
Я взял со стола «Пианино» и принялся вертеть его в руках. Отчего-то мне не хотелось продавать эту безделушку. Возможно, потому что зрячий человек не сможет по-настоящему оценить все ее достоинства.
– Ничего не болит?
– Ничего… Устал просто…
Я пробежался пальцами по внутренней поверхности «Пианино». |