Пастух. Заговорить для меня было равносильно смерти. Государи, почему я не умер раньше, чем настал этот час?

Эдип. Так чей я сын, скажи мне, человек. Ну, бей, скорее!

Пастух. Увы!

Эдип. Я рядом с тем, что невозможно слышать.

Пастух. А я… с тем, что невозможно сказать.

Креонт. Нужно сказать. Я так хочу.

Пастух. Ты сын Иокасты, твоей жены, и Лайя, которого ты убил на перекрестке трех дорог. Кровосмеситель и отцеубийца, да простят тебя боги.

Эдип. Я убил того, кого не нужно было убивать, женился на той, которую нельзя было брать в жены. И я продолжил то, чего не полагалось делать. Свет пролит… (Уходит.)

Креонт прогоняет пастуха.

Креонт. О какой кастелянше, о какой молочной сестре он говорил?

Тиресий. Женщины не могут хранить молчание. Иокаста, видимо, хотела прощупать почву и приписала преступление кому-то из прислуги.

Он взял Креонта под локоть и слушает, поникнув головой. Раздается глухой шум. В лоджии появляется Антигона. Волосы ее растрепаны.

Антигона. Дядя! Тиресий! Скорее поднимайтесь, это ужасно! Я услышала, что в спальне кто-то кричит; мамочка не двигается, а папочка катается по мертвому телу и тычет себя в глаза ее огромной золотой булавкой. И кровь повсюду. Мне страшно! Мне страшно… поднимайтесь… скорее поднимайтесь… (Снова исчезает.)

Креонт. Теперь уже никто не запретит…

Тиресий. Запретит. Я запрещаю. Говорю вам, Креонт, шедевр ужаса вот-вот завершится. Ни слова, ни жеста. Бесчестно будет бросить даже тень.

Креонт. Но это чистое безумие!

Тиресий. Это чистая мудрость… Вы должны признать…

Креонт. Нет, никогда. Но впрочем, власть переходит в наши руки.

Когда, освободившись, он устремляется к двери, створки ее открываются, и появляется слепой Эдип. Антигона ухватилась за его одежды.

Тиресий. Стой!

Креонт. Я схожу с ума. Зачем, зачем он это сделал? Ведь лучше умереть.

Тиресий. Нет, честолюбие ему не изменило: он хотел стать счастливейшим из людей, теперь он хочет быть несчастнейшим.

Эдип. Пусть меня прогонят, пусть меня прикончат, пусть побьют камнями, пусть уничтожат отвратительного зверя!

Антигона. Отец!

Эдип. Оставь меня… не трогай меня за руки, не приближайся.

Тиресий. Антигона! Вот мой посох авгура, отдай ему, пусть принесет ему удачу.

Антигона целует руку Тиресия и относит палку Эдипу.

Антигона. Тиресий тебе дарит свою палку.

Эдип. Он здесь? Я принимаю, Тиресий… принимаю… Вы помните, как восемнадцать лет назад я прочел в ваших глазах, что я ослепну, и не смог понять. Теперь я вижу ясно, Тиресий, но это очень больно. Мне больно… тяжелый будет день.

Креонт. Нельзя его отпускать в город: это будет чудовищный скандал.

Тиресий (тихо). В чумном городе? И потом, вы же знаете, что они видели в Эдипе царя, которым он хотел казаться, они не увидят, какой он царь на самом деле.

Креонт. Вы что, хотите сказать, что он станет невидим, потому что слепой?

Тиресий. Почти что.

Креонт. В таком случае, с меня довольно ваших загадок и символов. У меня своя голова на плечах, а ногами я твердо стою на земле. Я отдам приказания.

Тиресий. Вы создали хорошую полицию, Креонт. Но там, где этот человек, она безвластна.

Креонт. Я…

Тиресий хватает его за локоть и ладонью зажимает ему рот. Ибо в дверях появилась Иокаста. Мертвая Иокаста, белая, красивая. Глаза ее закрыты. Длинный шарф обмотан вокруг шеи.

Эдип. Иокаста! Ты! Ты жива!

Иокаста. Нет, Эдип. Я умерла. Ты меня видишь, потому что ты слепой.