Кое-кто из соседей стал выходить на крыльцо. Что это у Крюковых делается? Сроду такого не случалось. Крик. Ругань, Натюшки светы родимые, да что ж это?

Лука подошел к Саньке.

— Замолчи, дура! Не срами на старости лет, — и, не удержавшись, двинул ей здоровенный подзатыльник.

А Саньке того и надо было. Закричала громче прежнего:

— Видать, что ты мне не отец! Кабы отцом был, не поднялась бы рука… Заступником стал бы! Разве отец даст над родной дочерью измываться? Разве… — уткнув лицо в ладони, вдруг громко Заплакала и, рыдая, кинулась за дом.

Лука стоял, будто онемевший. Степанида и та замолчала. Однако ненадолго. Вспомнив, что Санька обозвала ее дочерей гусынями, вмиг обрела голос. Накинулась на Луку:

— Так тебе и надо, простофиле! «Лаской, лаской с ней надобно»!.. Вот тебе и лаской! Мало девку лупили, получай теперь…

Лука махнул на Степаниду рукой: молчи ты, не твоего ума дело! И, понурившись, виноватый пошел за Санькой.

Она уже не плакала. Стояла в саду под яблоней. Глаза были сухи, лицо бледно, только на щеках горели алые пятна — следы Степанидиных затрещин.

Лука подошел к ней.

— Санюшка, прости меня…

Санька не глянула на него, процедила:

— Бог простит.

И Лука понял: бог-то, может, и простит, а Санька не простила и никогда не простит. Подумал: видно, и та, что в омут кинулась, оставив под кустом младенца, великой гордыни была женщина.

А Санька, не повернув к нему головы, спросила:

— Сказывай, где репу копать? На ближних грядах или возле реки?

— Да ладно, не надо…

— Показывай, раз спрашиваю! — прикрикнула она на Луку. А часа через два, лишь только он уехал на базар, Санька, умывшись, приодевшись, надев на ноги праздничные сапожки, накинув на голову пунцовый полушалок, последний подарок матери, пошла к воротам.

— Ты куда это? — вздумала остановить ее Степанида. Но Санька на нее лишь искоса глянула, та осеклась и смолкла. Думала ли Санька в тот миг, когда за ней, скрипнув, закрылась калитка, что слышит скрип этот последний раз? Думала ли она, заложив за собой щеколду, что и это она сделала последний раз? Нет, такого у нее в мыслях не было. Просто хотелось ей в тот миг досадить мачехе и сестрицам. Пусть, пусть поработают! Пусть ведер двадцать воды из колодца вытянут! Пусть раз десять слазят в погреб! Пусть дров натаскают, пусть печку истопят, пусть скотину накормят, в доме приберут… Пусть, пусть, пусть поглядят, как им без нее, без Саньки, придется…

Со злорадством услыхала за своей спиной вопрошающий окрик мачехи:

— Никак, ушла?

И два голоса с испугом ей в ответ:

— Ушла, маменька, ушла…

Но слова их словно бы Саньки уже и не касались, словно бы донеслись к ней из далекого далека.

Выйдя за ворота, она перекрестилась. Поглядела налево, поглядела направо. И пошла по той самой дороге, которая вела через пустоши, через огороды, через большое торговое село Кудрине прямо в первопрестольную. А Москва, кстати сказать, находилась от Санькиного дома не так уж и далеко…

Глава третья

О том, как Санька попала на Тверской бульвар

А как попала Санька на Тверской бульвар, она и сама толком не могла понять. Брела себе по московским улицам, глазела по сторонам. Дивилась на барские хоромы с каменными собаками у ворот. А может, это вовсе не собаки поглядывали на нее каменными глазами? Говорят, есть такие звери с преогромными гривастыми мордами, вроде бы на собак походят, только много свирепее…

Видела она и ветхие хибарки, крытые соломой.