Все трое пересекли сцену и прошли за кулисы. Там повсюду рыскали люди в полицейской форме, а штатские либо попрятались за закрытыми дверями, либо испуганно, как овцы, сбились в маленькие кучки.

– Как ты полагаешь, каковы шансы на то, что пресса не пронюхает об убийстве до завтрашнего утра?

Пибоди сочувственно взглянула на Еву.

– Мне кажется, нулевые. Но, боюсь, и это чересчур оптимистичный прогноз.

– Да, похоже, ты права. Офицер! – окликнула она одного из полицейских. – Поставьте постовых у каждой двери, у каждого выхода.

– Уже сделано, лейтенант.

– Из здания не имеет права выйти никто, даже полицейский. И внутрь никого не впускать, особенно репортеров. Ясно?

– Так точно, лейтенант.

Коридор сузился. Ева с любопытством рассматривала таблички с именами на дверях. Найдя табличку с именем Айрин Мэнсфилд, она постучала и, не дожидаясь ответа, вошла.

Первым, кого она увидела, был Рорк, сидевший на небесно-голубой кушетке и державший за руку Айрин Мэнсфилд. Актриса еще не успела разгримироваться, но даже размазанный от слез грим не мог испортить ее неземную красоту.

Взгляд Айрин метнулся к Еве, и глаза ее наполнились ужасом.

– О боже! О господи! Меня арестуют?

– Мне нужно задать вам несколько вопросов, мисс Мэнсфилд.

– Мне не разрешают переодеться! Говорят, что нельзя! Но на мне его кровь… – Она прижала дрожащие руки к груди; ее театральный костюм действительно был испачкан кровью. – Я этого не вынесу!

– Приношу извинения. Доктор Мира, не поможете ли вы мисс Мэнсфилд переодеться? А сержант возьмет костюм и упакует его.

– Разумеется.

– Рорк, выйди отсюда, пожалуйста. – Ева отступила к двери и распахнула ее.

– Не волнуйся, Айрин, лейтенант во всем разберется.

Ободряюще пожав актрисе руку, Рорк поднялся и пошел к выходу. Когда он поравнялся с Евой, она вполголоса сказала:

– Я просила тебя быть внимательным, а не любезничать с подозреваемой!

– Успокаивать женщину, которая находится в состоянии истерики, не значит любезничать. – Он тяжело вздохнул: – Мечтаю выпить большую порцию бренди.

– Отправляйся домой и осуществи свою мечту. Я не знаю, сколько еще здесь проторчу.

– Бренди я и здесь могу найти, – возразил Рорк. – Зачем мне для этого ехать домой?

– Здесь тебе тоже нечего делать, – отрезала Ева. – Так что поезжай домой.

Ответ Рорка прозвучал мягко, как ворчание пантеры:

– Поскольку я не являюсь одним из твоих подозреваемых, а этот театр принадлежит мне, я полагаю, что имею право находиться там, где мне угодно, и делать, что я хочу.

С этими словами он потрепал жену по щеке и вышел.

– Ты всегда находишься там, где тебе угодно, и делаешь, что хочешь, – сердито пробормотала Ева и закрыла дверь.

Оглядевшись, она решила, что слово «гримерка» как-то не подходит к такому просторному и роскошному помещению. На длинном узком столе кремового цвета высился целый лес бутылочек, флаконов, баночек и фиалов, причем расставлены они были в образцовом порядке. На стене над столом висело тройное зеркало, обрамленное маленькими белыми лампочками. Кроме того, в гримуборной была кушетка, несколько мягких стульев, маленький холодильник и телефон. В открытом стенном шкафу висели халат, несколько театральных костюмов и повседневная одежда актрисы, причем все это находилось в таком же образцовом порядке, как и баночки на гримировальном столе. И повсюду стояли букеты цветов. Их благоухание навеяло Еве мысль о свадьбе.