Но рисует, и не обращает внимания на несовершенство. А дальше пусть Ленька Серый сам с подкупленными типографскими разбирается.

Рисует и не обращает внимания ни на что. Его будто нет.

С того дня, как пьяный Николай Константиниди расстрелял воровского подельника Амория, одетого в Саввино синее пальто, и самого Саввы будто не стало. Закончилась жизнь, в которой было место Савве Иннокентьеву, пухлому розовощекому гимназисту, недорослю, племяннику, «обузе».

И началась жизнь другая. В которой есть место только… Вот только кому?

Кто теперь тот похудевший юноша с начавшей пробиваться редкой бороденкой — честный фраер Лёнька Серый сказал «отращивать», «ежели не приведи чё» на глаза Константиниди попадется, чтобы тот не сразу признал.

Да и признать юношу из княжеского имения теперь сложно — кепка с козырьком, армяк, штаны с отстрочкой — Савва в жизни бы такие не надел! И на жаргоне, на котором все на малине говорят, не разговаривал бы. И самогонку не пил бы. И ночи со срамными женщинами не проводил.

Савва бы никогда…

А этот, новый, носит, пьет, по фене ботает и вступает в половые связи… Лёнька Серый, в качестве поощрения, что ли, приводит с набережной девок. Савва бы замотал головой, сказал бы нет — без чувств, без страсти никакое половое сношение ему не надобно! А этот, новый, не отказывается.

В первый раз, в ту же ночь, как Ленька Серый спас его от расстрела, ничего не получилось. Грязная комнатенка, грязное лоскутное одеяло, накинутое на скрипучую койку, дешевая икона-новодел с горящей лампадкой под рушником в углу. Проститутка — рябая баба без двух передних зубов — с ним долго провозилась, рукой махнула, взяла деньги и намекнула Лёньке:

— Мальца сводить к срамному дохтуру надобно, раз у твого орёлика не стоить! Дохтура — не дохтура, но сестру медицинскую привесть могу. С опытом. Дорой Абрамовной звать. В одном полуподвале живем.

Но Серый на срамную рябую бабу махнул рукой, за дверь спровадил вместе с другой шлюхой, с которой у него самого всё получилось, и, налив в два стакана самогонки, положил руку юноше на плечо.

— Не пужайся, орёлик! Дело житейское! С того свету да в бабью койку, тут у кого хошь не встанеть!

Прежний Савва тоже решил, что расстраиваться не стоит. Влияние стресса на высшую нервную деятельность, безусловно связанную с половой и эректильной функцией половозрелого мужчины, до сих пор не изучено, но даже по отдельным прочитанным исследованиям очевидно, что после того, как он стал свидетелем собственного расстрела, некоторые функции организма у него могут быть какое-то время нарушены. Желательно проследить завтра за утренней эрекцией и тогда уж решать, расстраиваться ему по поводу собственной импотенции или подождать до следующего раза.

Наутро, как водится, всё в норме. И на следующее утро, и далее. А часто случающиеся эротические сны разбавляют те ночные кошмары, которые стали случаться с ним после расстрела.

Снится, что не расстрелянный Аморий, а он сам в разбитых очках и синем драповом пальто спиной ловит пулю, выпущенную из револьвера Николая Константиниди.

…что он, недостреленный, падает в ледяную воду. И опускается всё ниже и ниже, пока ни замирает рядом с другими убиенными — привязанные к ногам камни не дают им всплыть — страшный театр китайских воинов под водой с открытыми глазами.

…что это он мучительно пытается сохранить в легких воздух, пока пузырьки от последнего выдоха не смешиваются с просачивающейся из раны на спине кровью и не устремляются наверх, а он сам навсегда остается внизу.

…что уже не Антип Второй, а он сам клыками впивается в руку Николая с револьвером, прокусывает кожу до мяса, пачкает рот густой кровью, не разжимая зубов висит на руке Константиниди, пока тот, крича от боли, левой рукой выхватывает кортик и несколько раз с яростной силой бьет его в живот.