— Фото! Делаем фото! Быстро!

Директор Гонсальвеш кивает фотографу, который весь эфир в перерывах на рекламу снимал ее и гостей для галереи портретов, которая красуется в холле около входа в кабинет директора.

— Общее фото! И Эву! Эву отдельно! Так! Хорошо! Только бархотку поправь! И все! Хватит работы! Едем отмечать! На правительственный прием едем! Ты приглашена! И не возражай! Не возражай! Будут все!

Она этого хотела? Когда девочкой вглядывалась в окно через дорогу, где загадочно мигал телевизор, и молилась, только бы хозяева квартиры не зашторили окна.

Она об этом мечтала? О звонках из аппарата «младшего диктатора»?

Когда из университета в Коимбре рвалась в Лиссабон на практику на телевидение, не слушая мудрого профессора на курсе португальской литературы, уверявшего, что у нее большие способности, что ей надо писать. Писать совсем не то, что ей приходится писать для телевидения.

— Девочка, вы понимаете, в какое время и в какой стране живете?! — полушепотом спрашивал у нее профессор, когда прибежала хвастаться, что их с Луишем берут работать на государственную телестанцию. — При каком режиме? И что вам придется писать?!

Удивилась вопросу. Как это «в какое время, в какой стране»?!

Век двадцатый. Годы шестидесятые. Живет она у себя дома, в Португалии. Режим «Нового государства» Антонио Салазара. Она всю свою жизнь при Салазаре живет. Писать ей придется тексты — для выпусков новостей и для других программ.

Она и писала. Визировала у службиста. Правила. И снова писала, и снова визировала.

Она об этом мечтала?

Губы болят, ладно. Но почему дышать так трудно?

— Луиша с собой не бери, — морщится директор Гонсальвеш. — Его в списках нет. И, — неопределенно разводит руками. — Сама понимаешь…

— Не беру. Знаете же…

— Знаю, не знаю… Мое дело предупредить. Главное, чтобы без скандалов! Государственный прием. Будет весь генералитет. Может, даже Сам… — Директор пальцем показывает неопределенно вверх. — Тебе генерал в перерыве на рекламу ничего не говорил?

Эва машет головой — нет. Пусть директор сам вычисляет, будет на приеме Каэтану, ставший премьер-министром Португалии после Салазара, или не почтит своим присутствием. Ей без разницы.

«Луиша не бери».

Туфли на пытающих шпильках сбросила прямо в студии, неудобно перед секретаршей — утром во время тракта директор приказал секретарше отдать свои шпильки, принесенные на работу «для особого случая», Эве, а она бросила прямо в студии, не поблагодарила, в руки не отдала. Но сил на «неудобно» не осталось.

Босиком мимо всех аплодирующих, лезущих обниматься и поздравлять с наступающим.

Мимо цензора-службиста с его вечным синим карандашом:

— С наступающим, конечно. Но дважды было не по тексту.

— Эйсебио говорит об окончании карьеры в сборной, а я должна читать следующий вопрос «по тексту» только потому, что он завизирован?!

— И все же! — кхекает цензор. — Нужно быть аккуратнее. Тем более вам сегодня на такой прием!

Мимо.

Мимо обнимающихся, орущих, выпивающих, мимо.

Сорвала удушающую бархотку, которую три часа назад костюмерша, как удавку, застегнула вокруг шеи.

— Писк сезона. Парижский «Вог», январский номер уже 1974 года. Из Марселя привезли. Брат ее матери ходит на торговом судне. Вот! Смотрите! А она — «не надену». Хорошо, директор заставил! Недавно еще такой скромной была, а теперь эти звездные капризы — не надену! — раскуривая очередную сигаретку, костюмерша жалуется оператору, на которого имеет виды.