|
Она вспомнила, что из квартиры Димы вышла в тридцать пять минут седьмого. А сейчас на ее часиках было без двадцати восемь. Значит, она действительно просто заснула в метро и ей приснились чудеса, потому что ни в какое другое место она бы просто не успела. Тут времени только-только дойти от Димкиного дома до «Московских ворот», да чистой езды пятьдесят минут. Итого получается час, остается только пять минут, за пять минут она не успела бы выйти на «Петроградской», найти дом, поговорить со странным человеком и вернуться обратно.
Стареете, Надежда Николаевна, скоро остановки будете просыпать! А все оттого, что голову всякой ерундой загружаете, вместо того, чтобы за домом смотреть. Небось муж и кот дома голодные сидят. Осознав полностью эту ужасную мысль, Надежда припустила домой что было духу и только уже у самого дома сообразила, что замерзли руки. На бегу она сунулась в сумку за перчатками и к своему глубокому огорчению обнаружила, что перчатка – всего одна. Она огорчилась и подумала, что выронила ее в метро, когда спала. Перчатка была новая, кожаная, но не очень дорогая, так что Надежда решила не расстраиваться по пустякам.
– Здравствуйте, Полина Васильевна. – Павел постарался вложить в свой голос побольше скорбного смирения. – Как же это ты – и без охраны? – осведомилась пожилая женщина, недобро сверкнув глазами. – Или на лестнице оставил? – На лестнице, – стушевался Павел. – А вот вы зря сразу, не спрашивая, открываете – мало ли кто войти может! – Ну вот и вошел. А мне теперь бояться нечего, я уже все, что могла, потеряла. – Я глубоко соболезную вам. Я ведь тоже был к Алене очень привязан. – Это ты, зятек, можешь на публике так распинаться, – прервала его Полина Васильевна, – а я-то все про твою привязанность знаю… Знаю, зачем ты приехал. Интересуешься, где синяя папочка находится? Боишься, что теперь, после смерти Алены, кто-то тому давнему делу может ход дать? – Что вы, зачем вы такое говорите! – возмущение Власова выглядело вполне натурально, да и скорбные интонации в его голосе были достаточно достоверные. – Вы никогда меня не любили, я знаю, но не будете спорить – к Алене я относился с уважением, помогал ей в меру своих возможностей. Ведь и карьеру на телевидении она сделала не без моей поддержки… – Моя дочь всего добилась сама! У нее был талант! А если ты чем и помогал ей, так не по доброте своей душевной, не из уважения к ней, как ты тут утверждаешь, а все из-за той же синей папочки! Из страха за свою карьеру, из страха за свою шкуру! – Полина Васильевна! – Павел с трудом сдерживался, но все же старался не сорваться на вульгарный скандал. – Полина Васильевна, неужели мы с вами будем ссориться даже в такой день? Мне казалось, что наша общая потеря должна если не сблизить, то хотя бы примирить нас… Общая потеря?! – Казалось, слова Павла только подлили масла в огонь. – Общая потеря? Только для меня это – потеря! Для меня Алена была всем! Всем в жизни! Ради нее я в свое время отказалась от личной жизни… Такие люди предлагали мне руку! Но я зачеркнула свою жизнь и стала жить жизнью Алены… Я все сделала для того, чтобы дать ей хорошее образование, для того, чтобы она была счастлива… Нет, никто не может понять, что я потеряла с ее смертью! Пережить единственную дочь… Неожиданно Полина Васильевна замолчала, ненависть сошла с ее лица, как краска, сменившись тихой скорбью. Она подняла глаза на Павла и тихо сказала: – Ты прав, Павел. В такой день ссориться негоже. Хотя я и знаю, что ты неискренен, что приехал сюда только из-за компрометирующих тебя бумаг… Ну да Бог с тобой… Отдам я тебе эту несчастную папку. |
