– Нельзя туда, – неожиданно мягко рокотнул инок. – Там одержимая. Нельзя.

– Там… – начал было Берет, потом неожиданно нашелся и выпалил: – Там у меня жена!

И почему-то застыдился нечаянно ловкой лжи.

– Ждем архимандрита, – сочувственно прогудел инок, – а его с утра в Москву вызвали. И никак он оттуда не выберется, не отпускают миряне. А кроме него, никто обряда экзорцизма не знает.

Помолчал и добавил:

– Как же ты, солдат, жену-то не уберег?

– Может, я ее заберу? – спросил Берет, зная, что просить бесполезно, ну а вдруг?

– Не заберешь, – твердо сказал инок. – Она уже двоих наших порвала, хорошо хоть не насмерть. А там еще постояльцы в соседнем номере с детьми, прыгать боятся, хотя тут и не высоко, и пройти мимо ее номера тоже не могут. Она сейчас не человек, понимаешь, солдат? И вот это, – он похлопал по пузатому магазину с торчащими головками гранат, – применить нельзя, разнесет весь этаж, а там еще и дети…

– И все-таки… – Берет помялся, причем получилось у него это совершенно натурально, словно он и сам поверил, что жена… а может, и поверил. – Я хоть отвлеку, не чужие же мы, понимаешь? А вы тем временем детишек выведите.

Инок подумал немного, потом отошел в сторонку и принялся с кем-то разговаривать по рации.

– Сходи попробуй, начальство дозволило, – угрюмо сообщил он, вернувшись. Потом недовольно добавил: – Начальству лишь бы решить проблему, а как – все равно. Архимандрита вон по ерунде в столицу вызвали и не отпускают, как же, большие люди на совет позвали, можно сказать, очень большие… Да только Бог-то – он больше. И Враг тоже… Я бы тебя не пропустил, солдат, потому что погибнешь стопудово. Но пока она тебя рвать будет, мы, глядишь, людей через окно вытащить успеем. Так что продержись, браток, хоть несколько минут. С Богом. И вот возьми-ка. Хотя стрелять в нее бесполезно, уходит она от пуль, но все-таки.

И перекрестил размашисто, от души. Сначала «стечкин», потом сталкера.

Берет. Сергиев Посад. Я знала, что ты найдешься, сталкер!

Отсюда бежали. Это было заметно, хотя явных следов бегства видно не было, так – мелочи, раздавленный коммуникатор, почему-то битые бутылки, опрокинутые кресла возле стойки администратора, чья-то раскрытая косметичка… Выше, на лестнице, виднелись следы крови. И пуль. Стреляли снизу, из вестибюля, стреляли щедро, но умело, отсекая огнем людей от опасности. Так что следы все-таки были, страх всегда оставляет следы.

Сталкер поднялся на третий этаж, прислушался. Где-то плакали. Ребенок это или женщина – было не важно. Там были живые – это важно. И еще оттуда, с этажа, доносился какой-то лютый и безнадежный стон, скорее даже не стон, а зов, который обычные люди слышать не могли, только чувствовать и цепенеть от ужаса. Сталкер слышал и понимал: кем бы она ни была, эта тварь Зоны, сейчас ей тоже страшно и плохо.

Он толкнул дверь и сразу же ударил грави-волной, сильно, как мог, так что комната хрупнула, стряхнув со стен евроремонт, в санузле сорвало краны, шумно хлестнула вода, погасли и разлетелись осколками плафоны, но сами стены устояли. Старые были стены, настоящие, на века выстроенные честными и сильными людьми. Он почувствовал, что зацепил существо, находящееся в комнате, хотя и не сильно, но зацепил. В наступившей темноте сверху и вбок метнулись химерьи глаза, зрачки – два черных ножа на желтом. Метнулись и пропали, и сразу же в черепе плеснуло горячо и больно, а в глазных яблоках полопались кровеносные сосуды – резь была жуткая. Красная резь. Теперь он смотрел не глазами.