«Да что же это за наказание? Вымерли эти автобусы, что ли?!» — Дмитрий так яростно сжал зубы, что где-то за ушами хрустнуло.

Улица была пустынна, только вдалеке, еле видимая сквозь завесу дождя, пробиралась, обходя частые лужи, сгорбленная старушка под черным траурным зонтиком. Но вот, словно звезды из тумана, вынырнули из серой дымки бледные огоньки. Не сразу, сначала едва подкрасив дождь желтым, так что еще чуть только угадывались, потом стали ярче, ярче и, наконец, заблестели ясно и обнадеживающе.

Глядя на огоньки фар, похожие одновременно и на звезды, и на глаза диких зверей, Дмитрий подумал, что космические величины времени и пространства, с которыми он привык работать, трудносоотносимы с конечной, стремительной и во всех вселенских масштабах мгновенной человеческой жизнью. «От тебя веет космическим холодом», — вспомнил он как-то сказанное Ольгой. Тогда эти слова польстили его самолюбию, он гордился своей работой, возвышающей его над земной суетой! Он не бежал за уходящим трамваем и философски принимал положенные за опоздания замечания и выговоры. Он не клянчил надбавку к зарплате и не дрался за отпуск летом. Ему казались смешными сотрудницы, в обеденный перерыв бегающие по магазинам в чаянии схватить появившиеся только что помидоры или огурцы. Стоящие в безумных очередях за тихоокеанской селедкой и потом, счастливые, заворачивающие эту, с боем и руганью выхваченную, выстраданную селедку в использованные распечатки сложнейших ЭВМ. Ему странно было смотреть, как программистки, только что оперировавшие сотнями в гнетущих степенях, толкались в набитом транспорте, раздраженно огрызаясь, когда их задевали локтями, отчаянно пихались сами, оберегая тяжелые хозяйственные сумки.

Немногие его друзья говорили, что он не ощущает «вкуса жизни», и в чем-то они, вероятно, были правы. Ему было все равно, что есть, что пить, во что одеваться. Может быть, чувство, что он отдает себя своему звездному делу целиком, не обращая внимания на быт, и придавало ему некоторую отрешенность, заставившую Ольгу в конце концов добиваться длительной командировки? Если бы она не собралась уезжать, он никогда бы не задумался над своими отношениями с ней, с другими людьми, но, задумавшись, вдруг понял, как он одинок.

Это понимание пришло внезапно, вчера, в конце рабочего дня. Ребята собрались домой, в магазин, в кино, кто куда, но, прежде чем уйти, они, не в силах так просто расстаться, остановились перед дверями комнаты, перебрасываясь шутками, улыбаясь, болтая о каких-то пустяках, что называется, «языками зацепились». Дело даже не в том, что их связывала общая работа, просто им было хорошо вместе, и Дмитрий почувствовал, как отчаянно завидует этому. На них не было звездного блеска, и кое-кто, возможно, хуже, чем он, разбирался в графиках и вычислениях, но сейчас это не имело значения. Дыхание вечности, сигналы далеких галактик и возможность обнаружить существование иной цивилизации не были главными в их жизни. Это было лишь одной из сторон их земного бытия, обремененного семьей, усложненного заботами, обогащенного печалями и радостями, мелкими на фоне космоса, но в сумме своей и составляющими неповторимость и интерес человеческой жизни. Они были отважными искателями синей птицы и ловили ее везде, где только чудился им отблеск ее счастливого оперения: в звездных сигналах и в хорошей музыке, в солнечном дне и в приглянувшейся девице. Он же ткал и ткал свою паутину, в любую погоду, в любое время года, и сам толком не понимая, для чего она ему нужна, и уж вовсе не задумываясь о том, зачем она нужна другим. Чувство тревоги и сомнение в своей правоте подсказали ему, что вера и целеустремленность в высшей фазе своей переходят в ограниченность и фанатизм, и именно это происходит с ним.