«Жаль, что она ошиблась, — вздохнул Давидка. — А я бы ей отомстил! Ох, как бы я ей отомстил!».

«А за что бы ты ей отомстил?».

«Не знаю, но наверняка было за что!» — не унимался Давидка.

И тут Номи впервые за это утро открыла рот:

«Я расслышала, как она вчера сказала в телефон что-то, вроде — они меня нашли!».

«Что же ты мне вчера это не рассказала? — взвился Давидка. — Сейчас же вернемся, и я притяну ее к ответу!»

«Опоздали, — разумно возразила Габи. — Они ее увезли в черном «Мерседесе» сразу после нашего ухода. Мы с Номи сами видели».

«Опоздали, так опоздали, — охотно смирился Давидка. — Зато теперь мы можем от души любоваться природой: учтите, мы сейчас проезжаем по дорогам шварцвальдского леса, а это одна из жемчужин мирового пейзажа».

«Куда мы, собственно едем?», — всполошился Дунский.

«В Базель через Фрайбург, так что один собор вам все же удастся осмотреть. При условии, что вы уговорите Номи хоть что-нибудь съесть. Какой смысл уморить себя голодом из-за этих негодяев?»

Откинувшись на сиденье, Номи отчужденно молчала, в складке ее губ застыла та особая непреклонность, которая просыпается порой в очень мягких людях. Время от времени Габи сталкивалась с такой непреклонностью у особо нежных и впечатлительных студентов, и понимала, что победить ее можно не лобовой атакой, а только хитростью.

«Остановись возле первого же большого супермаркета», — попросила она Давидку при въезде во Фрайбург, и

выскочила почти на ходу, не дожидаясь, пока тот затормозит. Было непросто разобраться в чужом супермаркете, где все продукты носили незнакомые имена, написанные по-немецки, но она справилась, потратив на это Бог знает сколько времени. Нетерпеливый Дунский дважды забегал в магазин и делал ей отчаянные знаки, но она отрицательно качала головой и продолжала поиски, которые увенчались двумя баночками французского йогурта, пакетиком итальянского сыра и пачкой швейцарского печенья.

Номи сразу согласилась съесть йогурт с печеньем, опровергая этим ехидные нашептывания Дунского, что она просто разыгрывает комедию для доверчивого мужа. Удовлетворенный Давидка припарковал «Опель» на площади перед собором и, оставив Номи в машине, они втроем отправились осматривать эту грозно таранящую октябрьские тучи кроваво-красную громадину.

Хоть собор был тоже готический, как и Страссбургский, он по духу принципиально от того отличался. Страссбургский был нежно-розовый и воздушный, он возносился к небу легко и весело, словно был построен не из камня, а из сливочного крема. Фрайбургский же, сложенный из местного красного гранита, поражал захватывающей дух высотой и свирепостью высеченных из того же гранита химер, причудливо рассеянных по его стенам, башням и карнизам. Прикрепленная у входа эмалевая табличка рассказывала, что на создание этого архитектурного чуда ушло более трех столетий, причем каждый последующий строитель старался превзойти предыдущего как размером башен, так и качеством их резных украшений.

Внутри собора царили мрак и холод, наводящие на мысль о полярной ночи и вечной мерзлоте. Ни мраку, ни холоду были нипочем дрожащие лепестки пламени сгрупированных в маленькие светлые островки свечей, которые только подчеркивали превосходство сил тьмы над силами света. Несоразмерный с человеческим ростом гигантский купол терялся где-то высоко-высоко над головой, так что мгновенно продрогшая до костей Габи почувствовала себя ничтожной пылинкой в космическом пространстве. Она захотела было для самозащиты купить и поставить среди других свою свечку, но зоркий Давидка ей не позволил:

«Ты тут ни при чем, это их дела!»

Габи смирилась с его запретом, но взамен потребовала, чтобы они немедленно покинули этот краснокаменный морг.