– Дон Нэнэ! Какая радость! Какая честь! Добро пожаловать в дом, где вы еще не были!

– Что с тобой, Пиппо? Я зашел на склад, и Калуццэ сказал, что ты хвораешь.

– Пустяки. Небольшая температура. Только что был врач. Он говорит, что это от страха, которого я натерпелся.

– Мы все перепугались. Я пришел просить у тебя прощения.

– Прощения? У меня? За что?

– Когда я услышал, что тебя забрали карабинеры, я подумал: ни с того ни с сего не арестуют, чего‑то небось мой зятек натворил. Я был неправ. За тобой никакой вины нет, и я извиняюсь, что плохо про тебя подумал.

– И кто же вас убедил в моей невиновности?

– Начальник полиции Спинозо. Хороший человек. Он объяснил, что лейтенант карабинеров спутал тебя с другим человеком. Заместо него арестовал тебя. Ты плачешь?

– Что с тобой, милый? Не плачь, а то я тоже плакать начну.

– Да, Танинэ, да, ваше степенство, я плачу! Если б вы знали, папа, каково без вины в камере сидеть!

– Хватит, Пиппо, вытри слезы. Слава богу, все позади.

– Да, папа. Да, ваше степенство. Позади. Ничего, что я называю вас папой? Вы разрешаете?

– Конечно, сын мой. Танинэ, как только Пиппо поправится, жду вас на обед или на ужин.

– Папа, как поживает Лиллина?

– Что тебе сказать, Танинэ? Последние дни она не в своей тарелке. Вчера думала съездить в Фелу, она ведь недели прожить не может вдалеке от родителей. А потом сказала, в другой день поедет.

– А ты, кажется, завтра в Фелу собирался, да, Пиппо?

– Да, Танинэ, у меня встреча с братьями Тантерра назначена, я тебе говорил: надо закупку партии леса обсудить. Теперь из‑за болезни поездка откладывается. Ничего не поделаешь.

– Значит, не забудь: как только поправишься, вы приходите к нам. Лиллина будет рада. Она ведь все время дома сидит и никого не видит.

– Как только обмогнусь, мы придем.

– Танинэ, ты проводишь меня до двери?

– Танинэ, папа ушел?

– Да, Пиппо.

– Ты где, Танинэ?

– В кухне.

– Что ты там делаешь, Танинэ?

– Обед стряпаю.

– Иди сюда, Танинэ.

– Иду, Пиппо. О, Мадонна, зачем это ты голый разделся? Ну‑ка накройся? При температуре тепло нужно.

– Именно что тепло. Ложись скорее. Мне опять приспичило.

– О, Мадонна! Сколько можно? С раннего утра пестом в ступке толчешь… Вот так… вот так… да… да… да…

Е

(Командор Лонгитано – Джедже – Калоджерино)

– Целуем руки, дон Лолло.

– Приветствую тебя, Джедже.

– Нижайшее почтение, дон Лолло.

– Приветствую тебя, Калоджерино.

– Дон Лолло, теперь понятно, почему Пиппо Дженуарди заарестовали, а через полдня отпустили.

– Почему же?

– Сказывают, распутица вышла с одноизменниками.

– Ты что, по‑турецки выучился говорить?

– Дозвольте, я объясню, дон Лолло. Мой друг Джедже хочет сказать, что Пиппо Дженуарди арестовали из‑за путаницы с одноименниками: это когда двух людей одинаково зовут и их можно спутать. Обознаться то есть.

– А я что сказал, дон Лолло? Разве не то же самое?

– Получается, синьора Дженуарди сначала сажают в кутузку, потом чешут в затылке, и ах, ошибочка вышла, извините, до свиданьица. Что‑то тут не так.

– И я думаю, не так, дон Лолло. Возьмите Туридруццо Карлезимо, которого тоже через одноизменника арестовали: семь месяцев прошло, покуда закон признал, что обознался.