Мой подзащитный, продемонстрировав исключительную быстроту реакции, выстрелил в воздух. Он спасал любимого друга, брата!.. Если бы у него получилось…

Б

(Саса – Джакомо Ла Ферлита)

– Вот спасибочки! Наконец‑то пожаловал! Глазам своим не верю! С восьмого мая человек в больнице валяется, а родной братец за это время ни разу его не проведал! Хорош! Не каждый может таким братом похвастать!

– Ты все сказал, Саса? Может, теперь меня послушаешь? Поверь, с тех пор как я канцелярией в префектуре заправляю, у меня минуты свободного времени нет, работы по горло, поесть некогда, не то что вырваться из Монтелузы в Палермо! Как тебе тут? Уход хороший?

– Лечат хорошо, не жалуюсь. Но знаешь, Джакомино, у меня такое чувство, будто я в тюрьме.

– С чего это ты взял?

– А ты сам посуди. Когда меня в больницу доставили, то сразу в одиночную палату определили, видеться ни с кем не дают, никого ко мне не пускают, что‑нибудь спрашиваю, ни одна собака не отвечает, газет не носят. Спроси меня, что за этими стенами делается, я не отвечу. Не знаю даже, начался ли суд над Пиппо Дженуарди, холера ему в бок!

– Начался.

– Ну, и как он проходит?

– На мой взгляд, неплохо.

– Что значит, на твой взгляд? Пойми, Джакомино, тут разных взглядов быть не может: этот сучий потрох, этот рогоносец, которого подослал дон Лолло Лонгитано, убить меня хотел. И ему теперь нет другой дороги, кроме как за решетку.

– Все не так просто, Саса. Ты знаешь, что я выступаю истцом от твоего имени?

– Откуда мне знать? Но это правильно. Молодец! Мы должны Пиппо Дженуарди жопой об землю приложить. Кого ты взял в адвокаты? Он дорогой? Много берет?

– С нас не возьмет ни лиры. Я пригласил адвоката Ринальдо Русотто, это брат адвоката Орацио Русотто, который защищает Пиппо Дженуарди.

– Я не ослышался?

– Не ослышался.

– Ты что, охренел? Они ведь братья! Им ни черта не стоит сговориться, и тогда мы в говне! Кто тебя надоумил нанять этого Ринальдо Русотто?

– Хочешь знать, кто? Дон Лолло Лонгитано.

– Командор?!

– Это он сказал, что нам надо иск подать.

– Сначала подговорил Дженуарди убить меня, а теперь на мою сторону стал?

– Дон Лолло объяснил, что это хитрость, маневр, о котором никто не должен догадываться.

– Так ведь этот адвокат даже не подумал поговорить со мной! Что‑то я его здесь не видел!

– Он потому не приходил, что боялся: а вдруг ты околесицу городить будешь? Профессор Манджафорте, главный врач, сказал, что у тебя амнезия.

– Какая, на хер, амнезия? Никогда не слыхал про такую!

– Слушай, Саса, я понимаю, у тебя нервы шалят, но это не значит, что ты должен сквернословить. Я этого не люблю. Амнезия означает потерю памяти.

– Так ведь я все помню! Все‑все!

– Неужели ты не веришь самому профессору Манджафорте?

– О, Святая Мадонна! Я один, а их много, и все они сговорились!

– Наконец‑то ты понял. Все договорились, что Пиппо Дженуарди должен быть оправдан. И если ты меня любишь, если любишь себя, ты должен сделать еще одну вещь.

– Чего они хотят?

– Нужно, чтоб ты письмо написал. Я скажу, какое.

– А если не напишу?

– У тебя кости после переломов срастаются?

– Понемногу.

– Знаешь, что мне сказал дон Лолло Лонгитано? Если Саса письмо не напишет, я пришлю человека в больницу, чтобы переломал ему все кости, пока они не срослись. Мол, убежать он на этот раз не может, с квартиры на квартиру порхать у него не получится, мы знаем, где его найти.