- Я не понимаю.

Дикарь что-то залопотал вновь. Речь была чёткая из коротких фраз.

- Да не понимаю я, тьфу, - сплюнул я и решил подойти поближе к дикарям.

Опасался ли я?

Конечно, от этих детей природы всего можно было ожидать. Но в броне и с оружием против голож... безоружных дикарей я имел преимущество. Да и не собирался я близко к ним подходить. Остановившись в десяти метрах от коленопреклоненных людей, я задумался, что делать дальше.

- Панад орлиг горнек дола, - сказал всё тот же «говорун». - Донгац.

- Ду ю спик инглишь? Парле де франц? Ферштейн?

«Дошутишься сейчас, кинут в тебя горсть клещей и будешь потом под броней ох... чесаться. Или ещё что-нибудь придумают... упс, накаркал».

В ответ на мою шутку один из мужчин (не тот, что говорил) неуверенно поднялся на ноги и сделал несколько шагов в мою сторону, потом посмотрел на своих товарищей, услышал от «переговорщика» короткое слово: шпестимо, и вновь направился ко мне.

«Эге, да он драться собирается! Вон как кулаки сжимает».

Дикарь и в самом деле шёл ко мне с явными признаками побороться на кулачках, если, конечно, у них сжатые и вытянутые вперёд кулаки не означают предложение перейти к переговорам. Лицо вот, правда, никакой агрессии не выражало, скорее наоборот - абориген был напуган до уср... мокрых штанов.

«Если бы они у него ещё были... да не стой ты столбом, тресни по нему из пистика, пока он не настучал по твоей божественной тыкве».

Цыц, воображение.

- Стой там! Стой... вот же нерусь!

До дикаря было метров пять, когда я выпустил в него струю «слезогонки». Ядрёной такой, аж у самого запершило в глотке и защипало глаза, хотя ветра не было совсем, а напор струи был очень сильный и весь аэрозоль унёсся в сторону дикаря.

- А-а-а! - завопил драчун, свалившись на землю и принявшись тереть лицо. - Донгац! Донгац!

Газ достал и до остальных аборигенов, младенцы тут же захныкали, закашлялись все прочие, но вот чего я не ожидал, так это счастливого крика «переговорщика».

- Донгац! Донгац! Донг... кха-кха... ац!

Его поддержали прочие соплеменники, перемежая кашель с этим самым «донгацем».

А потом дружно вскочили на ноги и удрали в джунгли, только пыль столбом поднялась. Остался лишь драчун, размазывающий сопли и слёзы по лицу и кашляющий, как будто четверть века на рудниках отработал.

Я вернулся обратно к статуе и принялся размышлять над извечной проблемой: что делать дальше? Вроде бы, дикари не воинственные, тот драчун мог и идти с каким-то ритуалом, приветствием ко мне, уж очень лицо у него выразительное было, с такой физией только в аудиторию к экзаменационной комиссии заходить по нелюбимому предмету. Да и статую мою построили, дары возложили...

«Мамку с дитём прибили, чтобы тебе, твоя божественность, приятно стало».

Меня от этой мысли всего передёрнуло. Вот чего мне совсем не хочется, так это поклонников человеческих жертвоприношений. Может плюнуть на всё, прыгнуть на Череп, раздеться, а то под бронёй уже не ручейки - реки пота текут, и забыть про эту команду людоедов? Мир велик, мне его точно хватит, можно переместиться к противоположному гористому берегу и там создать вторую базу (первую на Черепе я точно сделаю, уж очень место понравилось), охотиться на козлов (горных, разумеется, с копытами в шерсти и с рогами).

«А эта банда сначала прирежет оставшихся матерей с детьми, потом подростков, а потом... ну, фантазируй сам дальше».

- Тьфу, - сплюнул я, потом взял в руки дубинку-шокер, в другую фляжку с водой и направился к пострадавшему дикарю. Там с пары метров поплескал в него водичкой, привлекая внимание, и когда он уставился на меня опухшим лицом, кинул флягу.

- Донгац апревеле, апревеле тордон, - забормотал он, торопливо умываясь и промывая нос и глаза.