— Да он уж, наверно, из умишка давно выжил, Одеор твой! — в сердцах бросил неистовый Сострапал. — Ногти… Надо же! Ногти… Вот куда посмотри!.. — заорал он, тыча изъеденным коготком в уродливо распертый резервуар с желчью. — Пятнадцать камней один другого краше! А ты — Ногти…

Хмыкнул, умолк. Все вокруг подрагивало, похлюпывало, почмокивало. Временами булькало. Непривычный к потемкам Потрохов Крима вынужден был напрягать зрение и все равно мало что различал. Кажется, Сострапал осклабился.

— Слушай… — сказал он, довольный собственной догадливостью, даже вроде бы подмигнул. — Может, у него на старости лет юморок прорезался? У Подмышника, а? Может, он подшутить над тобой вздумал?..

— Да не похоже… — с несчастным видом ответил Крима.

Сострапал вытер лапки о шерстку, нахмурился, соображая.

— Ну-ка, давай все сначала, — велел он. — Ты чего хотел-то?

— Ну вот… приказы кто-то отдает… вредительские…

— Именно вредительские! — рявкнул Сострапал, грозно выкатывая глазенки. — Они что, не понимают там, в Смотровой своей, что Печень вот-вот развалится? Нашли время неблагоприятные дни назначать! Да у меня тут после каждого шторма полный караул! Куда мне еще производство расширять? И так расширено по самую Диафрагму! Жировыми отходами все под завязку забито…

Он бушевал долго, не замечая, что новичок слушает его, оцепенев от ужаса.

Глава 7. Вредители

Знал я, сударь, одного человека, так он покуда не понимал — благоденствовал, а понял — удавился!

Добравшись до рабочего места, Крима обессиленно опустился на Сгиб Большого Пальца. Краешек Ногтя был, разумеется, скушен, причем совсем недавно, однако теперь это уже не имело ровно никакого значения. Дело-то ведь, получается, и впрямь не в Ногтях…

Вскоре шерстка подсохла, распушилась, но дрожать Крима так и не перестал. Сразу же после визита к Сострапалу он посетил Легкие, поговорил с Бано. Он мог бы сходить еще и к Библо, и к Гезоле, но какой смысл! Везде одно и то же… Арабей оказался прав: истина страшна.

Немудрено, что предшественник Кримы (наверняка чертик совестливый и уязвимый) не смог с нею ужиться, предпочел сгинуть в Бездне — лишь бы забыть. А вот Одеор знает — и живет. Поскольку запретил себе думать. Ему теперь что Тело, что начальство — суть одна. И Морпион знает — и живет. Поскольку давно уже нет у Морпиона ничего святого. А остальные? Знают? Наверное, знают. Не могут не знать…

— Чего разлегся? — прикрикнул молодцеватый Тренеу. — Спотыкайся тут об тебя!..

Юный чертик очнулся. Вокруг, оказывается, вовсю кипела работа. Пальцы Правой Руки подавали к Губам дымящийся цилиндр, о котором Крима недавно узнал, что называется он Сигаретой (должно быть, от слова «гарь»).

— Подготовиться к затяжке…

— Подаю…

— Принимаю…

— Да что же вы делаете?! — взвизгнул Крима, взметнувшись со Сгиба Большого Пальца. — Легкие смолами забиты — еле дышат, а вы!.. Что же вы творите… черти!..

Еще мгновение — и скатился бы он на Ладонь, заверещал, забил бы копытцами в истерике.

Запала тишина. Правая Рука помедлила и двинулась вниз, так и не достигнув Рта. Все молчали. Крима испуганно оглянулся и увидел устремленные на него глазенки командующего Правой Рукой. Обычно ругачий и придирчивый, Крис смотрел на юного чертика чуть ли не с жалостью.

— По пути Арабея идешь… — скорбно известил он.

Арабея Крима нашел под Правым Коленом, где тот, непонятно по какому праву, участвовал в производственном совещании наравне с Ормаофом, Книксом и Ахиэлем.