Нетерпение Ивана перед этой гипотетической встречей к середине дня достигло, казалось, своего предела, он уже не мог лежать, хотя врачи категорически на этом настаивали, и бродил, бродил по палате, хватался за предметы, что-то все время делал. То брался заваривать чай, то шел выливать его и мыть чашку, то чистил яблоко, а потом резал его на мелкие кусочки и выбрасывал в окно. Поэтому, когда в дверях его палаты появилась Ирина, он чуть не взвыл от досады: она же может помешать его встрече с убийцей!

— Что? Что тебе еще надо?!

Ирина, надо отдать ей должное, не подхватила агрессивный тон бывшего мужа, хотя в прежние времена делала это виртуозно, а, напротив, спокойно и ласково сказала:

— Я, Вань, навестить тебя пришла.

— Навестила? До свидания.

— Ну, перестань. Я-то в чем виновата? Смотри, дети тебе письмо написали, прислали вкусненького.

Дети. Это слово всегда действовало на Ивана умиротворяюще. Но не сегодня.

— Вкусненького? Мне ничего нельзя, у меня строгая диета. И я занят, извини, Ира, мне сейчас не до тебя.

— Чем же ты так занят? Не делами же ВИНТа, фирму ты продал, новой не завел, или ты здесь уже чемоданы пакуешь?

— А-а, так ты за этим!

— Нет, не за этим. Что сделано, то сделано, тем более что уже ничего не поправишь. Но я готова обсуждать с тобой планы на будущее, — Ирина присела на стул у двери.

— Мои планы на будущее…

— Знаю, знаю. Твои планы — это твои планы, а мои — это мои. Но все-таки кое в чем наши планы пересекаются и будут пересекаться. Правда? — она посмотрела на Ивана умоляюще.

— Тебя интересует, сколько денег я буду вам присылать? — Иван ее взгляда не заметил.

— Интересует.

— Это зависит от того, поедут ли дети со мной.

— Не поедут.

— Это почему же?

— На то есть тысяча причин, но, чтобы не отвлекать тебя от срочных дел, назову только одну: я их не отпущу. — Ирина встала. — Ты ведь знаешь, что для выезда несовершеннолетних детей за границу необходимо согласие обоих родителей?

— В таком случае тебе следует настраиваться на минимальное пособие. Одеждой и деньгами на учебу я их обеспечу. — Иван подошел к окну и облокотился на подоконник, так что Ирина могла жалобно смотреть только на его спину. А спина Кусяшкина была абсолютно невосприимчива к кротким взглядам.

— Минимальное пособие — это сколько? — уточнила она.

— Я еще не решил, долларов триста, наверное.

— Триста?! — Ирина не скрывала своего изумления, но по-прежнему держала себя в руках. — Триста… Ну что ж.

Она выложила на тумбочку продукты и направилась к двери.

— Триста. За что же такая немилость?

— Сама знаешь за что. Ты своего Гену напряги, пусть теперь он для тебя деньги зарабатывает. Ирина вышла из палаты, но тут же вернулась:

— А дети-то чем виноваты? Гена — это моя вина. А ты детей штрафуешь.

— Знаешь, дорогая, больше ты с этой нивы ничего не выжмешь, и спекуляции детьми тебе ничего не дадут. Понятно?

— Понятно. Выздоравливай.

Ирина ушла, и Иван впал в еще большее беспокойство. Конечно, он не так бы с ней разговаривал, и наличие Гены вовсе не столь сильно его волновало. Но он строго следовал милицейским инструкциям, а они требовали, чтобы он был с Ириной предельно жесток и даже груб. Надо — значит надо.