Бланк оставался в хижине до тех пор, пока жар не стал невыносимым. Потом он побежал к водопаду и окунулся в его холодные воды.

Затем уже в прогревшейся хижине-парилке он вытерся насухо и надел теплую одежду. Если все пойдет как надо, он, возможно, пробудет в лесу несколько часов.

Урс Бланк залез в карман рубашки, извлек маленький пластиковый пакетик и вывалил его содержимое на донышко перевернутого котелка. Тридцать засушенных остроконечных лысух и два свежих бархатных чепчика, давно уже переменивших веселую желтую окраску на предвещавшую опасность голубую.

На этот раз он выбрал два средних гриба и три, поменьше, карликовые шапочки. По сравнению с прежним Бланком он определенно похудел килограммов на пятнадцать. А дозировка, как он помнил, определялась массой тела.

Что касается голубянки, то тут он недолго колебался. Оба грибочка были крохотными.

Бланк положил грибы в рот один за другим и стал жевать. Закрыв глаза, он попробовал вызвать в памяти образы, какие пережил в прошлый раз. Шиву, жевавшую широко раскинув руки, как будто она шла по растянутому канату. Хихикающую Люсиль, когда он шептал ей в ухо, что Шива похожа на жующую козу.

Он припомнил вкус, напоминавший сырые носки, и горечь, которая усиливается по мере того, как жуешь.

Он снова представил, как они с Люсиль, не в силах пережевывать дальше, едва досчитали до десяти и сглотнули кашицу, запив витаминным лимонадом.

В этот раз он досчитал до тридцати.

Котелок вполне заменил барабан с бубенчиками. По нему можно было стучать, а алюминиевая дужка — если держать котелок правильно, — дребезжа, позвякивала о стенки.

Музыка стала меняться. Теперь уже звуки исходили не только от него. Они как бы сами текли к нему. И все же именно он управлял ими.

Звуки перешли в полифонию. Глухое постукивание о стенки котелка, более высокие ноты — удары по днищу, дребезжание дужки и отраженный звук от стен деревянной постройки. Каждое из этих звучаний приходило как бы самостоятельно. Но по воле Бланка они объединялись в гармонию целого.

Бланк дирижировал до тех пор, пока пол не перевернулся и ему не пришлось спасаться бегством на воздух.

Там его поглотил взъерошенный осенний луг.

Внутри луга было светло.

Он был прозрачен.

В нем взрывались краски. Шафранно-желтая и цианиновая.

Луг его выплюнул.

Бланк встал на ноги.

Лес захлестывали высокие волны.

Двое сотрудников службы фиксации следов из столицы кантона работали в кладовке. Были запротоколированы все показания, составлен список пропавших продуктов, их стоимость оценили немногим более чем в сто франков. Собственно, Блазеру здесь больше нечего было делать. Но он хотел дождаться, когда служба фиксации следов закончит свою работу, чтобы услышать от коллег первые комментарии.

Из-за этого он сидел на кухне с Фельдерами и пил кофе под бесконечно повторяющиеся реплики: «Средь бела дня!..», «Попадись он мне в руки!..» и «Когда от Кунца так несло дымом, я не могла стоять».

Бланк сидел на мягкой подстилке из фиолетового мха и смотрел в лесной калейдоскоп.

Пурпурные папоротники выступали впереди желтых елей, черные стволы пихт были обвешаны водорослями цианинового оттенка.

Бланк растворил лес в его первоначальных красках и смешал их вновь.

Затем он принялся играть с формами. Лес из прозрачных пестрых кубиков, из больших кубов, из цилиндров, из точек, лес в виде вуалей.

Лес из людей.

Щитовники превратились в д-ра Флури, Хальтер + Хафнер — в мох, Пиус Отт обернулся сухой елкой, Альфред Венгер — строгой пихтой. Черты Эвелин он преобразил в опахало из папоротников. Великолепная шевелюра Люсиль стала вереском. Джо Гассеру он отвел роль гниющего ствола елки, Гайгер, фон Берг и Миндер сплелись в образе ежевичного куста.