Даже, скорее не человек, а человечек: роста в нем было не более полутора метров. Широкие кожаные ремни, перепоясывающие его довольно упитанное тело вдоль, и поперек, и накрест, делали его похожим на туго перетянутый шпагатом батон колбасы. Лицо – неподвижное, не отражающее никаких чувств и эмоций, – казалось маской, отлитой из голубого, матово отсвечивающего фарфора. Бритая голова с оттопыренными ушами и очень маленький, высоко вздернутый нос придавали человечку сходство с традиционным скульптурным изображением Будды.
– В чем дело, Шайха? – глянув на него, недовольно повысил голос Матфеев.
– Центурионы! – человечек суетливо взмахнул руками, будто отгонял от своей лысины пчелиный рой.
Матфеев поднялся из кресла и с раздражением впечатал кулак в раскрытую ладонь другой руки.
– Выследили!
– Ага, – быстро кивнул Шайха.
Павел не успел заметить, откуда в руке Матфеева появился пистолет. Очень длинное, расширенное у основания дуло и высокая прицельная планка придавали оружию довольно-таки необычный вид.
Забыв о госте, Матфеев бросился через коридор к входной двери.
После нескольких секунд колебания, Павел последовал за ним. На это его толкнуло вовсе не любопытство и уж тем более не жажда приключений, а простое соображение о том, что выход из квартиры скорее всего был один. Оставаться же в квартире, хозяин которой чуть что хватается за пистолет, Павел не имел ни малейшего желания, даже при том интересе, который начало вызывать у него словосочетание «Мир сна».
Осторожно выглянув за дверь, Павел увидел, что Матфеев неподвижно замер на лестничной площадке, широко расставив ноги. Пистолет он держал обеими руками чуть правее лица, направив ствол в потолок.
Снизу гулким эхом доносились тяжелые, частые шаги нескольких человек, быстро поднимающихся по лестнице.
Павел обернулся к притаившемуся за его спиной Шайхе, чтобы спросить, кто такие центурионы и что они хотят от Матфеева, но маленький человечек, опередив его, приложил палец к губам, призывая молчать.
Павел снова выглянул на лестницу.
На этот раз он увидел около десяти человек, одетых в светло-серые комбинезоны со множеством «молний» и накладных карманов. Головы и шеи их наглухо закрывали серебристые шлемы. Узкая Т-образная прорезь на лицевой части шлема оставляла открытыми только глаза и нос. Каждый из центурионов был вооружен короткоствольной винтовкой с узким прикладом.
Матфеев, отойдя в сторону, прижался спиной к двери напротив, и центурионы бодрой рысью успели преодолеть больше половины лестничного пролета, прежде чем первый из них заметил противника.
В тот самый момент, когда бегущий впереди всех центурион с двумя красными нашивками на рукаве, что-то громко и невнятно крикнув, вскинул винтовку, Матфеев сделал шаг навстречу. Оказавшись лицом к лицу с наступающими, он выбросил вперед руки с пистолетом и четыре раза нажал на курок.
Четыре оглушительных выстрела в замкнутом лестничном пространстве слились в единый грохочущий гул.
Четверо центурионов, отброшенные назад выстрелами в упор, покатились вниз по лестнице, сбивая с ног и увлекая за собой остальных.
Пока длилась эта неразбериха, Матфеев выстрелил еще несколько раз в кучу перемешавшихся живых, умирающих и мертвых тел и, сделав шаг в сторону под прикрытие лестничного марша, быстро сменил в пистолете обойму.
Центурионы отступили на этаж, оставив на площадке шесть человек. Двое из брошенных были только ранены и пытались отползти к своим. Остальные тела лежали неподвижно.
Матфеев посмотрел на Павла.
Павел взирал на происходящее широко раскрытыми, полубезумными глазами, которым сам же отказывался верить. Чтобы такое происходило в центре Москвы?..
– Ну как, парень? – подмигнул ему Матфеев. |