Если же ему приходилось выходить на улицу после захода солнца, он держался рядом со Спенсером и подозрительно оглядывался. И еще Пол Саймон. Вообще-то Рокки был довольно равнодушен к музыке, но голос Саймона его просто завораживал. Если Спенсер ставил пластинку Саймона, особенно если звучала песня «Прекрасная страна», Рокки садился перед динамиками, внимательно смотрел прямо в них. Или же медленно и равномерно, хотя и не в такт, бродил взад-вперед по комнате, погруженный в глубокую задумчивость, когда слушал «Алмазы на подошвах» или «Можешь называть меня Эл». Тоже весьма странное поведение для собаки. Еще более странным была необычайная стыдливость пса при отправлении естественных надобностей. Он никогда не делал свои дела, если на него смотрели, и Спенсеру приходилось каждый раз отворачиваться.
Иногда Спенсеру казалось, что пес до того, как попал к нему два года назад, немало настрадался и, решив, что в собачьей жизни радости мало, захотел стать человеком.
Вот в этом Рокки ошибался. Люди чаще ведут собачью жизнь в худшем смысле этого слова, чем многие собаки.
– Развитое самосознание, – как-то сказал Спенсер Рокки в одну из бессонных ночей, – не делает существо более счастливым, дружище. Если бы это было иначе, у нас было бы меньше психиатров и пивнушек, чем у вас, собак, – а ведь это не так, а?
Пока Рокки в кухне лакал из миски на полу свой апельсиновый сок, Спенсер принес в гостиную и поставил на большой письменный стол в углу кружку с кофе. На столе были установлены два компьютера с жесткими дисками, многоцветный лазерный принтер и прочее оборудование.
Эта часть комнаты стала его офисом, хотя он нигде не работал в штате вот уже десять месяцев. С тех пор как он ушел из полиции Лос-Анджелеса, где последние два года работал в калифорнийском многопрофильном отделе компьютерных преступлений, он несколько часов в день проводил за диалогом со своими компьютерами.
Иногда он исследовал интересные для себя явления, используя «Чудо» и «Гения». Однако чаще он пытался найти способы подключиться к частным и государственным компьютерам, преодолеть хитрые системы защиты. Как только ему удавалось это, он начинал заниматься нелегальной деятельностью. Он, правда, никогда не разрушал файлы ни одной компании или организации, никогда не вводил неправильные данные. Однако он все же нарушал право частной собственности, проникая в чужие владения.
Но совесть его не особенно мучила по этому поводу.
Он не искал никакой материальной выгоды от своей деятельности. Его вполне удовлетворяло то, что он получал информацию, а также доставляло удовольствие, если удавалось что-то исправить.
Как, например, в деле Бекуотта.
В декабре прошлого года Генри Бекуотта, осужденного за развратные действия с детьми, собирались освободить из тюрьмы после почти пятилетнего заключения. Государственная калифорнийская коллегия по условному и досрочному освобождению отказалась сообщить его местожительство на время срока условного осуждения, обосновывая отказ защитой прав осужденного. Поскольку Бекуотт избивал свои жертвы и в суде не высказал по этому поводу никакого сожаления, его освобождение вызывало сильное волнение у родителей во всем штате.
Стараясь действовать как можно осторожнее, чтобы не быть обнаруженным, Спенсер проник в компьютерную систему полиции Лос-Анджелеса, оттуда – в компьютер Коллегии по условному и досрочному освобождению, где и узнал адрес, по которому будет проживать Бекуотт в течение срока условного освобождения. Несколько анонимных звонков газетчикам заставили Коллегию приостановить освобождение Бекуотта до тех пор, пока для него не подберут другое местожительство. Однако в течение следующих полутора месяцев Спенсер раскрыл еще три адреса один за другим, вскоре после того как их с большим трудом подобрали.
Официальные круги изо всех сил пытались разоблачить того, кто, по их мнению, разглашал секретную информацию, но не высказывали – по крайней мере, публично – опасений, что утечка могла произойти из их электронных файлов, надежно защищенных соответствующим устройством. |