В конце сего сообщения хочу подчеркнуть, что вашему соотечественнику грозит нешуточная опасность. Шуйские сделают из него козла отпущения, а я в настоящем случае не могу воспротивиться им. Если бы не его дружба с Годуновым, Ракоци уже сидел бы в узилище и отвечал на вопросы допытчиков. И он вскоре будет сидеть там, ибо в сложившихся обстоятельствах татарину не удастся долго его защищать. А посему любое действие, которое вы пожелаете предпринять ему в помощь, следует осуществить как можно скорее, иначе недолго и опоздать. Московские законы суровы, а князь Василий силен. Если у вас имеются люди, способные его урезонить, прикажите им незамедлительно вмешаться. В противном случае приготовьтесь к тому, что вашего эмиссара приговорят к мучительной казни и похоронят в безымянной могиле. Царю Федору уже представлены челобитные, требующие, чтобы Ракоци ответил за свои преступления пред судом и Богом.

Ваш самый преданный друг и слуга».

ГЛАВА 6

Помолившись перед иконами и поприветствовав хозяина дома, Борис Годунов сразу же перешел к делу.

— Не хотелось бы мне говорить это вам, но ныне я совершенно не представляю, сколь долго мне удастся удерживать двор от открытых нападок на вас. Слишком многие важные люди — от Василия Шуйского до митрополита — считают, что долее выносить вас нельзя. — Азиатские черты царедворца выражали сочувствие и беспокойство. — Их, впрочем, вообще раздражают все инородцы, за исключением англичан.

— Но мне, похоже, достанется больше, чем остальным, — отозвался Ракоци, кланяясь гостю и прикрывая двери, чтобы заслониться от яркого, бьющего с улицы света. Летнее солнце сияло чересчур ослепительно, в воздухе плавала духота.

— Вы слишком выдвинулись и тем поставили себя под удар, — заметил Борис.

— Возможно, боярам просто желательно стребовать с меня новую порцию драгоценных камней? — спросил Ракоци с легкой иронией, но тут же прибавил: — Сказанное, Борис Федорович, ни в коей мере не относится к вам. Вы никогда ничего не требовали в обмен на свое доброе отношение к моей скромной персоне и не ставили мне никаких условий в этой связи. Судя по моему опыту, подобное бескорыстие встречается весьма редко. — Он не стал говорить, что время, в течение которого этот опыт копился, исчисляется не годами, а сотнями лет.

Борис жестом показал, что комплимент принят, хотя и расходится с истинным положением дел.

— Я поступаю так, как считаю нужным, и только. А жена моя говорит, что я полный дурень, раз не хочу раззнакомиться с вами. Как полагаете, кто из нас прав?

— Жена, — откликнулся Ракоци. — Она у вас очень умна и чувствует, куда дует ветер. — Он стоял в центре гостиной, полы его черного с серебром доломана искрились. Посетитель прохаживался вдоль стен. Лучи летнего солнца, проникая сквозь окна, квадратами падали на пол, и, когда Годунов пересекал их, золотое шитье его одеяния, ярко вспыхивая, слепило глаза. — На вашем месте я бы прислушался к ней. И тем не менее мне приятно вас видеть.

— Как и мне, — рассеянно отозвался Борис. — Но я, к сожалению, не всесилен.

Ракоци примирительно улыбнулся. Его внутреннюю обеспокоенность выдавала лишь легкая морщинка на лбу.

— Пусть это вас не тревожит. Я не ребенок и могу за себя постоять.

— Ох, мой самоуверенный друг, вижу, вы не понимаете, как далеко зашло дело. Двор взбудоражен. — Борис помолчал, потом указал на окно: — Смерть отца Краббе взволновала Москву. Всюду только о ней и судачат.