— Они наблюдают за мной. Куда бы я ни двинулся, они смотрят.

— Напоминая, что Господь все прозревает, — мягко заметил Борис. — Пойдем, батюшка. Все уже собрались. Но служение без тебя не начнется.

— Да уж. — Иван горделиво выпрямился и увидел стрельцов, стоявших двумя шеренгами по обе стороны от дверей. — Вот, — указал он на них, — вот люди, какими крепка наша матушка-Русь. На земле нет им равных.

— Верно сказано, батюшка, — согласился Борис, стараясь ласковым тоном унять в царе всплеск истерии. — Это они шли с тобой на Казань и на Псков. Это они ежедневно и еженощно несут государеву службу, на деле доказывая свою верность тебе.

— Да, — прошептал Иван. — На них я могу положиться.

Крестьяне, толпившиеся во дворе, попадали на колени, уткнув лица в землю. Так они и лежали, пока царь не вошел в Успенский собор, моментально оцепленный стражей.

Внутри собора было тесно и дымно. Вдоль стен его, сплошь увешанных иконами, сновали священники. Они, помахивая кадилами, благословляли собравшийся люд. Миряне кланялись и крестились, порой задевая друг друга локтями. Все стояли, ибо в храме не имелось скамеек. Сидеть пред оком Господним в православной Руси почиталось кощунством.

Толпа в мгновение ока расступилась перед царем, и тот прошествовал к своему месту. Патриарх звучным речитативом завел литургию, ему вторил хор. Служба была долгой, но Иван отстоял ее на удивление смирно. Он зарыдал лишь единожды, когда началось восславление девы Марии.

Борис Годунов все это время держался возле царя.

— Иноземцев уже доставили, батюшка, — сказал он, когда все закончилось. — Они ожидают тебя в Грановитой палате. Позволь известить их, что ты направляешься туда.

— Пусть ждут, — отрезал Иван. — Мы тут не прохлаждаемся, а возносим восхваления Господу. Пусть терпят, раз не желают с нами молиться. — Насупившись, он умолк.

— Иезуитам подобное не дозволено, — рискнул напомнить Борис. — Вероучением, что они исповедуют.

Иван метнул в него гневный взгляд.

— Значит, это вероучение ложно. Мы никому не возбраняем посещать наши храмы, и тот, кто отвергает эту возможность, стоит на непрочной стезе.

— Конечно, батюшка, — быстро ответил Борис, чтобы предупредить новую вспышку гнева. — Но дозволь им самим найти путь к спасению. Это, как ты наставлял нас недавно, тоже не возбраняется никому.

— Хм… — Иван, поразмыслив, кивнул. Вид Грановитой палаты, к которой они уже приближались, как и всегда, оказал на него умиротворяющее воздействие. Это век назад возведенное трудами Марко Руффо и Антонио Соларио здание до сих пор считалось одним из самых великолепных строений Кремля.

— Эти люди присланы к нам не для войны, но для мира, — продолжил Борис, косясь на царя. — Они — слуги Церкви и не хотят, чтобы чьи-либо воины гибли в сражениях.

— И все же они гибли, когда те же иезуиты пытались насадить на Руси свою веру. — Иван, вскинув руку, поправил корону. — Ладно, я, так и быть, их послушаю, но поступлю так, как порешу.

— Твоя мудрость, как и всегда, не имеет границ, государь, — поклонился Борис.

Уличную охрану во дворец не пустили. Новые стражи бесшумно и деловито окружили царя. Мрачноватый приемный зал походил на пещеру, под его сводами толпились придворные, препираясь, кому где стоять.

— В какой палате они ожидают? — спросил Иван старшего стража.

— В Красной, батюшка, — ответил тот.

— Не велика ли честь? — пробормотал Иван.