Василий хлопнул ладонью по столу.

— Держи это при себе. Иноземцам не следует знать о расколе внутри православного мира.

— Почему? — с невинной улыбкой осведомился Анастасий. — Они и так ведают, что Москва — третий Рим. — Он подхватил со стола свою чарку и залпом ее осушил. — Я не солгу патриарху. Мы ведь и вправду не ладим. Так что совесть моя будет чиста. — Лицо его осветила усмешка. — Наши раздоры послужат нам, брат.

— А ты получишь двойную выгоду? — съязвил Василий.

— Если смогу, — процедил Анастасий, нахмурившись. — Как поступил бы на моем месте и ты. — Он отступил от стола. — Я переговорю с патриархом завтра, перед второй литургией. Новость дойдет до священников, потом до прислуги и к началу чествования поляков будет у всех на устах. — Он поклонился, глубоко и шутливо, наслаждаясь замешательством брата.

— Но смотри, — остерег его тот. — Ты и я пока в одной лодке, но позже может случится всякое.

Уловив в его тоне угрозу, Анастасий расхохотался.

— Тебе нужен человек, знающий греческий и латынь, да к тому же способный служить без обмана и с пониманием. Я — твой единственный двоюродный брат. Есть еще Игорь, но тот погряз в распутстве и пьянстве, а мне ведь знаком и английский, со мной уже говорил сэр Джером. Ты знаешь мои обстоятельства, братец, я буду служить тебе верно, но вовсе не собираюсь делаться твоим псом. — Он подтянул к самовару чайную чару и молча наполнил ее кипятком.

Василий, насупясь, проделал то же. Братья сели к столу, щедро подсластили чай медом и принялись с фырканьем пить. Напиток был слишком горячим и обжигал язык, но его ароматная крепость рассеивала алкогольный дурман. Лица бояр помягчели и раскраснелись. Через какое-то время старший глянул на младшего.

— Мне ведь ведомо, что Никита Романов заглядывал к венгру. Зачем?

— Ищет поддержки, — сказал Анастасий. — Метит взамен Годунова в регенты при Федоре, если Господь призовет Ивана к себе. — Он помолчал, вертя в руке чару. — Тут не о чем беспокоиться. Романовы нам не страшны.

— А что с Нагими? Они ведь тоже чего-нибудь добиваются, раз уж Григорий звал венгра к себе.

Анастасий откашлялся.

— Нагие сильны. Но недостаточно, им нужен союзник.

— Почему иноземец?

— Они ищут дорогу на Запад. Не для себя, для московских купцов. Убедив тех, что торговля с Западом выгодна, они укрепятся настолько, что попытаются подмять нас под себя.

Василий сжал кулаки.

— Ну, этому не бывать.

— Не бывать, — кивнул Анастасий. — Если мы их опередим и потянемся к новгородцам. Те уже биты царем и знают дороги на Запад. Они будут сговорчивы, если их припугнуть.

— Нет, — отрезал Василий. — Мы не купцы. Мы — князья.

— Причем великие, — напомнил, смеясь, Анастасий и с удовольствием потянул в себя чай.

Василий сложил на груди руки, машинально проверив, на месте ли образок святого Ефрема Сирина.[3]

— Лучше оставь свои хитрости, Анастасий. Если ты задумал неладное, поплатишься головой. Сам ведаешь, что поставлено на кон.

— Ведаю и потому все исполню по чести, — откликнулся Анастасий. — Мы ведь Шуйские, мы своего не упустим. — Он продолжал смаковать терпкий напиток, и в глазах его, полускрытых краем серебряной чары, прыгали искорки хищного озорства.

Воцарилось молчание, его нарушил Василий:

— Если я вдруг прознаю, что ты плутуешь, тебе от меня не скрыться нигде.