Все это тайна, покрытая мраком, и таковой останется, если только кто-нибудь из городских следователей не начнет разыскивать конкретного человека, проверять все неопознанные трупы, случайно не обнаружит опознавательную карту на этот труп, и не прикинет на своего потеряшку, а дальше все — опять же случайно — пойдет в цвет. Но теперь таких дотошных следователей мало, в нынешней профессиональной среде не принято самолично трудиться — копаться в опознавательных картах, лопатить сводки, не барское это дело. Нынешние следователи ограничиваются тиражированием запросов со стандартным текстом, на которые им присылают такие же стандартные ответы, и неизвестно, что труднее — обнаружить труп в пригородной болотистой почве или найти сведения о нем в пучине курсирующих между подразделениями типовых бумажек.

— Чего приуныла, Маша? — спросил Синцов, даже не глядя в мою сторону, и я в который раз поразилась, как чутко он улавливает настроение.

Интересно, что это, флюиды какие-то, витающие в воздухе? Телепатия? Интуиция?

— Думаю про то, как все вокруг разъедает профанация, — нехотя ответила я.

Синцов хмыкнул.

— Небось, смотришь на придорожные канавы и прикидываешь, сколько трупов здесь закопано? И безо всяких перспектив раскрытия?

Вот откуда он узнал, о чем я думаю? Или, может быть, у старых следственно-оперативных ищеек настолько стандартное мышление, что нетрудно догадаться: при взгляде на любой объект они думают о трупах, потому что, как в бородатом анекдоте, они всегда об этом думают?

— Просто я сам всегда смотрю на эти канавы именно в таком ракурсе, — пояснил Андрей в ответ на мой незаданный вопрос, лишний раз продемонстрировав свою интуицию. — Смотри, тут и днем пустынно. А ночью? Фонарей на этом участке дороги нет, трасса не освещается. Главное — проскочить посты ДПС с трупом в багажнике; а проскочил, выбирай место, тормози, выкидывай труп и следуй дальше по своим делам. Главное, чтобы не нашли его в ближайшую неделю. А никто его и не найдет, особенно если снежком припорошит. Или, как сейчас, травка вокруг заколосится. А если и найдут — поди установи связь между неизвестным покойником, невесть откуда то ли привезенным, то ли принесенным, и группой товарищей, на неделе смотавшихся в область за свежей рыбой. Или за картошкой.

— Тьфу, Андрюха, — я поморщилась, — напомнил мне о психе.

— И о пропавших дамах? Которые из газет? — не удивился Синцов. — Пока рано думать, что они тоже тут упокоены. Пока расслабься, Маша. У ваших ребят к вечеру уже должна быть информация. На обратном пути заедем в РУВД.

— Думаешь, успеем? Мне еще переезжать сегодня.

— Куда переезжаешь?

— К родителям Сашкиным. На первое время.

— А потом?

— А потом вы психа этого обезвредите.

— А мы его уже обезвредили, не беспокойся. Из больницы не убежит.

— Андрюша, ты же сам говорил, что этого психа кто-то дергает за ниточки, — напомнила я. — А их-то, тех, кто дергает, еще никто не обезвредил.

— Не всё сразу, Маша, — Синцов, держа руль одной рукой, второй похлопал меня по плечу. — И вообще, может, не так все страшно. Может, этот Иванов — заурядный одиночка. В черепную коробку к нему не залезешь, что там творится, одному богу известно. Это для нормальных людей логика работает, и их поступки можно просчитать и оценить с точки зрения здравого смысла. А с психами такое не проходит.

— Хочешь сказать, что мы его переоценили?

— Может быть, может быть. Или недооценили.

Синцов снял руку с моего плеча и взялся за руль, поскольку мы въехали в населенный пункт. Судя по кирпичным домам, псевдорусским ресторанам и высотной трубе, плевавшейся удушливым смогом, мы были у цели в районном центре, концентрирующемся вокруг градообразующего предприятия.