Изменить размер шрифта - +
И про хромоту его уже не вспоминаешь, стоит услышать его вкрадчивый голос и посмотреть в эти умные глаза. Но зачем-то он тогда поил девушек всякой гадостью, совокуплялся с бесчувственными телами, делал снимки своих жертв… Зачем?

— Я бы хотел, чтобы вы не относились предвзято к сатанизму и сатанистам, — мягко ответил он.

— А какое значение имеет мое отношение ко всему этому? — удивилась я.

Шаталов загадочно помолчал, побарабанил пальцами по массивному инкрустированному столу и взглянул на меня искоса.

— Мне бы не хотелось, чтобы вы считали сатанистов вульгарными язычниками, варварами, льющими кровь по низменным мотивам, — ласково сказал он.

— Вы мне не ответили, — я осмелилась его перебить.

— Не торопитесь, — еле заметно улыбнулся он. — Нам нужно стать не только идеологическими, но и экономическими конкурентами Церкви Иисуса. Идеология, не поддержанная золотым запасом, мертва. Но успешная экономическая политика объединит, во-первых, наши ряды, а во-вторых, привлечет новых рыцарей под наши знамена.

— Вы хотите возглавить Церковь Сатаны? —предположила я, но он только холодно усмехнулся.

— Зачем мне эта формализованная лавочка? Я желаю мирового господства. Вначале — экономического, потом я стану живым Откровением от Сатаны, живым символом…

Его речь прервал телефонный звонок; он вытащил откуда-то мобильник и ответил в трубку:

— Да. Освободили? Я рад, поздравляю вас. Да, я жду, приезжайте, — загадочно улыбнулся и выключил трубку.

— Вы ведь, наверное, смотрите на сатанистов как на психически больных, — сказал он, и я с трудом удержалась, чтобы не кивнуть головой. — Да, с позиций нашей официальной психиатрии, описания сатанистами видений, рассказы о слышимом ими голосе Сатаны — это обманы восприятия, иллюзии или галлюцинации. Диагноз, иными словами.

— А это не так? — дерзко спросила я, и его глаза потемнели.

— Не шутите с огнем, дорогая Мария Сергеевна. Кстати, знаете ли вы, что на вас выбор пал по ошибке?

— В каком смысле? — удивилась я.

Наша беседа заставляла меня переживать странное состояние, граничащее между страхом и эйфорией. Я бы слукавила, если бы сказала, что мне не страшно. Мне было не то что страшно — мне было жутко, и под солнечным сплетением все время пульсировал, сжимался и разжимался ледяной комок. Но в то же время я испытывала непонятное удовольствие от общения со странным человеком, жаждущим мирового господства и снизошедшим до такого доверительного общения с простой смертной.

— Следователь, которая расследовала мое дело, тоже носила фамилию Швецова. Вы знали, что в прокуратуре когда-то работала ваша однофамилица?

Да, я знала об этом. Когда-то в прокуратуре действительно работала Нина Сергеевна Швецова, моя однофамилица, но она ушла на пенсию еще до того, как я стала следователем. Старые прокуроры, заслышав мою фамилию, радостно улыбаясь и спрашивали, как здоровье мамы. Я объясняла, что моя мама никогда не работала в прокуратуре, и они меркли: «Как жаль. А я думал, вы дочка Нины».

— Мои подчиненные по ошибке нашли вас и стали работать в отношении вас: Когда я обнаружил, что произошла ошибка, было уже поздно. Оказывается, Нина Сергеевна умерла семь лет назад. Тут уж ничего не поделаешь.

— Зачем вам это нужно? — спросила я и ужаснулась догадке. — Месть?

Шаталов кивнул, барабаня пальцами по столу.

— Месть. Наказаны должны быть все. Но только следователя я собирался наказать ради самого процесса, только ради удовольствия. Все остальные не только были наказаны, но и принесли ощутимую экономическую пользу моему предприятию;

— Но какое отношение имели эти женщины к вам? — удивилась я.

Быстрый переход