«Считай, – сказала мне Констанца в первый же день, когда я оказалась здесь. – Считай, сколько Викторий ты видишь? Семь? Восемь? Их куда больше – присмотрись. Видишь? Они уходят в бесконечность».

– Констанца, – сказала я тридцать лет спустя, делая шаг вперед. – Констанца, это я, Виктория…

– Нельзя! Нельзя!

Из-за высоких дверей вынырнула миниатюрная горничная-филиппинка в аккуратном сером платьице. Она смотрела на меня с нескрываемым изумлением, словно ожидала появления кого-то другого. Затем она с яростной решимостью преградила мне путь.

– Нельзя, – повторила она, качая головой из стороны в сторону. – Мисс… Мисс Шоукросс… она нет… все закрыто… никаких посетителей.

Она попыталась слегка оттолкнуть меня.

– Но прошу вас… подождите, – начала я. – Я только хотела узнать… когда уехала Констанца? Где я могу найти ее?

– Никаких чисел. Никакой адрес. Никакой посетитель. – Еще один легкий толчок. – Теперь все закрыто. Закрыто на… на лето.

– Тогда, разрешите, я оставлю записку? Можно? Не больше минуты. Только впустите меня. Констанца – моя крестная мать. Мне очень нужно увидеться с ней…

Выражение «крестная мать» было понято совершенно не в том смысле, и мелкие черты лица горничной обрели яростное выражение.

– Никаких детей! Тут никогда нет детей…

– Да не сейчас. Но так было. Я жила тут ребенком с Констанцей. Послушайте, вы, конечно, что-то знаете, какой-то ее адрес…

– Полиция! – Она уже основательно толкнула меня. – Вы сейчас уходить или я звонить в полиция, звонить им очень быстро. Вот видите, кнопка тревоги, вот здесь… – При этих словах она слегка отклонилась. Одной рукой она придерживалась за дверной косяк, а другую протянула к маленькой коробочке на стене. – Тревожная кнопка – теперь видите? – Горничная старательно вытянулась. Она взглянула на меня снизу вверх – я была куда выше ее, и решительно топнула ножкой.

– Подождите, – начала я, немного отступая назад и пытаясь понять, почему Констанца, которая никогда не держала постоянную прислугу, наняла эту маленькую ведьму. Шаг назад был ошибкой. На лице горничной появилось выражение триумфа. Дверь с грохотом захлопнулась. Раздалось лязганье торопливо закрываемых запоров, цепочек и замков.

Поднималась я на пятый этаж на одном лифте, а спустилась на другом. Как только его створки закрылись, я напряглась. Остатки первобытных инстинктов, живущих в нас, заставили встать волосы на затылке дыбом. Кабина лифта была невелика, и воздух в ней был спертым. В душной атмосфере стоял какой-то запах. Вздохнув, я уловила знакомые неопределенные ароматы: свежесть зелени папоротников, смешанную со слабым мускусным запахом. Запах Констанцы: он был присущ только ей и незабываем, как ее голос или глаза. Прошлые воспоминания ударили мне в голову.

Лифт спускался невыносимо медленно. Я не сомневалась, что она, должно быть, несколько опередила меня, спускаясь в левом лифте, когда я поднималась в правом. Именно поэтому горничная оказалась у дверей. Констанца, вероятно, только что вышла, и горничная предположила, что, дойдя до лифта, хозяйка вспомнила о чем-то и вернулась. Речь идет о нескольких секундах. Констанца может быть в холле или, в крайнем случае, на тротуаре около дома.

Холл был пуст, и швейцар сидел, уперев глаза в стол перед собой. Я вылетела в жар улицы. Я стала всматриваться в лица прохожих, а потом перевела взгляд в сторону входа в парк – на ту дорогу, по которой мы с Констанцей в сопровождении Берти гуляли едва ли не ежедневно.