– И ты никогда больше ее не увидишь? – Я не отрывала глаз от плиток пола.

– Никогда. Я не хочу, чтобы она когда-либо оказалась в нашем доме. Если у нас будут дети, а я от всего сердца надеюсь на это… – У него перехватило дыхание. – Я хочу, чтобы у нас были дети, но не желаю, чтобы они виделись с ней. В таком случае я никогда не буду чувствовать себя спокойно и в безопасности.

– Ты изгоняешь ее, – медленно произнесла я, видя перед собой все те же плитки. Я подняла глаза: – Ты изгоняешь ее, Френк, как и мои родители. Ты это понимаешь?

– Конечно. Когда я пытался решить, как поступать, я вспомнил и об этом, что и придало мне уверенности. Я был прав. Я делаю это ради тебя, как, подозреваю, действовали и они.

– И это условие… – Я помолчала. – Относится ли оно и ко мне тоже? Мне тоже не будет позволено видеться с ней?

– Ты думаешь, я пытаюсь ввести жесткие ограничения? – Он покраснел. – Ты несправедлива ко мне. Ты сама должна решить, хочешь ли ты с ней видеться или нет. Я бы попросил тебя этого не делать.

– Попросил бы? Ах, да, понимаю. Значит, у меня есть какой-то выбор? – Я встала. – Это очень любезно с твоей стороны, Френк, – предоставить мне свободу выбора, когда речь идет о женщине, которую я воспринимаю как свою мать. О женщине, которая воспитала меня…

– Она не твоя мать. И то, как ты ее воспринимаешь, – это часть той самой проблемы. – Он гневно повернулся ко мне и схватил за руку. – И она вела себя по отношению к тебе, как истая мать, не так ли? Какая мать позволит себе прятать письма, которые двое ребятишек пишут друг другу? Какая мать позволит себе подкупить ее будущего мужа? Что еще она должна сделать, прежде чем ты наберешься мужества порвать с ней? Когда ты смотришь на нее, ты слепа, ты хоть понимаешь это?

– Ты ошибаешься. Я не слепа. – Я высвободила руку. – И тут не стоит вопроса о мужестве. Мне не надо читать нотации…

– Читать нотации? Для тебя это нотации?

– Ты притащил меня сюда, как ребенка, усадил за микроскоп и заставил смотреть в него. Говоришь, что женишься на мне, но ставишь условия. Условия – когда речь идет о браке? Я ненавижу это. И презираю.

– Виктория, подожди. Ты не поняла. Слушай…

– Нет. Это ты послушай. Констанца права в одном смысле. Мы действительно разные люди. Мы и не думаем одинаково, и мы не чувствуем одинаково. Для тебя все четко, ясно и понятно, как в твоих делах. Черное и белое. Правые и виноватые. А для меня это все не так. В конечном счете, мне не важно, понимаешь ли ты, плохая или хорошая Констанца. Какая бы она ни была – а она и та, и другая, ей все свойственно, – я люблю ее. Я не могу прекратить ее любить потому, что я ее не оправдываю. Это не срабатывает. И мораль тут ни при чем. Что бы она ни делала, какой бы она ни была, я люблю ее – без всяких условий, как дети любят родителей или родители детей. И я не могу положить этому конец лишь потому, что ты мне это сказал. И я никогда не выйду замуж ни за кого, кто будет меня принуждать к этому.

Я остановилась. У Френка было бледное окаменевшее лицо.

– Ein dummes englishche Mädchen, – уже потише и спокойнее продолжила я. – Ох, Френк, неужели ты не видишь? Когда-то ты мне сказал эти слова, и теперь какая-то часть тебя продолжает так же относиться ко мне. Ты думаешь, я осталась медлительной, глупой, отказываюсь видеть очевидное, но ты ошибаешься.